– Вон она там, на лошади, лицо черным покрывалом с дырочками закрыто, сказала Мэрией.
Оук, весь грязный, черный, сплошь облепленный копотью, в прожженной, дырявой, промокшей насквозь блузе, с обугленным и укоротившимся по крайней мере дюймов на пять, на шесть пастушьим посохом, смиренно – тяжкие превратности судьбы сделали его смиренным – приблизился к маленькой женской фигурке, сидевшей на лошади. Он почтительно, но вместе с тем молодцевато приподнял шляпу и, остановившись у самых ее ног, спросил нерешительным голосом:
– Не требуется ли вам пастух, мэм?
Она подняла шерстяную вуаль, закрывавшую ее лицо, и уставилась на него круглыми от изумления глазами.
Габриэль и его жестокая милая, Батшеба Эвердин, очутились лицом к лицу.
Батшеба молчала, а он повторил машинально упавшим, растерянным голосом:
– Не требуется ли вам пастух, мэм?
Глава VII
Так они встретились. Боязливая девушка
Батшеба отъехала в тень. Она и сама не знала, смешно ей, что они вот так встретились, или скорее неприятно, уж очень все это неловко получилось. В ней шевелилось как будто и чувство жалости, а вместе с тем что-то похожее на чувство торжества: вот он в каком положении, а я… Она не испытывала никакого замешательства, а то, что Габриэль признался ей в любви в Норкомбе, она вспомнила только сейчас, когда, увидев его, подумала, что вот ведь она совершенно забыла об этом.
– Да, – тихо промолвила она, повернув к нему с важным видом слегка зарумянившееся лицо. – Мне нужен пастух. Но…
– Вот он как раз то, что надо, мэм, – веско заявил один из сельчан.
Убежденность действует убедительно.
– Да, да, верно, – решительно поддержал второй.
– Самый подходящий человек, – с воодушевлением подтвердил третий.
– Лучше не найти, – с жаром подхватил четвертый.
– В таком случае скажите ему, чтобы он поговорил с управителем, – распорядилась Батшеба.
И все стало на свое место и свелось к делу. Чтобы придать этой встрече подобающую ей романтическую окраску, требовались более подходящие условия: летний вечер, уединенность.
Габриэлю помогли разыскать управителя, и они отошли с ним в сторонку потолковать, и все время, пока у них шел этот предварительный разговор, Габриэль старался унять трепыхание в груди, вызванное неожиданным открытием, что эта неведомая ночная богиня Астарта
[7], о которой он слышал такие странные речи, оказывается, не кто иной, как хорошо знакомая ему, обожаемая Венера.
Огонь унялся.
– После такой неурочной работы я предлагаю вам всем немножко подкрепиться, – сказала Батшеба. – Заходите в дом.
– Оно конечно, мисс, неплохо бы перекусить да выпить, – отозвался один за всех, – да только нам куда вольготнее было бы посидеть в солодовне Уоррена, ежели бы вы нам туда чего-нибудь прислали.
Батшеба повернула лошадь и скрылась в темноте. Крестьяне гурьбой двинулись в поселок, и у скирды остались только Оук с управителем.
– Ну вот, как будто и все, стало быть, мы уговорились, – сказал наконец управитель. – Я пошел домой. Доброй ночи, пастух.
– А вы не могли бы меня на жилье устроить? – попросил Габриэль.
– Вот уж чего не могу, того не могу, – отвечал управитель, стараясь поскорей увильнуть от Оука, точь-в-точь как благочестивый прихожанин от блюда с доброхотными даяниями, когда он не собирается ничего давать. – Ступайте прямо по дороге, уткнетесь в солодовню Уоррена, они туда все сейчас угощаться пошли; там, верно, вам что-нибудь укажут. Доброй ночи, пастух.
Управитель, который, по-видимому, сильно страшился возлюбить ближнего, как самого себя, зашагал вверх по склону холма, а Оук направился в селение. Он все еще никак не мог опомниться от этой встречи с Батшебой. Он радовался, что будет жить поблизости от нее, и в то же время был совершенно ошеломлен тем, как быстро такая молоденькая, неопытная норкомбская девушка превратилась в невозмутимую властную женщину. Впрочем, некоторым женщинам только недостает случая, чтобы показать себя во весь рост.
Тут Габриэлю пришлось оторваться от своих мыслей, чтобы не сбиться с дороги, перед ним было кладбище, и он пошел по тропинке вдоль ограды, где росли громадные старые деревья. Тропинка поросла густой травой, которая даже и сейчас, в заморозки, заглушала его шаги. Поравнявшись с дуплистым деревом, которое даже среди всех этих старых великанов казалось патриархом, Габриэль увидел, что за ним кто-то стоит. Он продолжал идти, не останавливаясь, но случайно наподдал ногой камень, и тот откатился со стуком. Фигура, стоявшая неподвижно, вздрогнула и попыталась принять небрежно-беспечный вид.
Это была очень тоненькая девушка, в легкой не по сезону одежде.
– Добрый вечер, – приветливо сказал Габриэль.
– Добрый вечер, – ответила девушка.
Голос оказался необычайно пленительным, низкого, бархатного тона. Такие голоса любят описывать в романах, но в жизни их редко услышишь.
– Будьте так добры, скажите, пожалуйста, попаду ли я этой дорогой в солодовню Уоррена? – спросил Габриэль, которому действительно нужно было узнать, туда ли он идет, но кстати хотелось еще раз услышать этот мелодичный голос.
– Вы правильно идете. Вон она там, внизу под горой. А вы не знаете… – девушка на секунду замялась. – Вы не знаете, до какого часа открыта харчевня «Оленья голова»?
По-видимому, приветливость Габриэля подкупила ее, так же как его подкупил ее голос.
– Я не знаю, где эта «Оленья голова», никогда про нее не слышал. А вы хотите попасть туда сегодня же?
– Да, – девушка опять замялась.
В сущности, продолжать разговор не было необходимости, но из какого-то смутного желания скрыть свое смятение, спрятаться за ничего не значащей фразой ей явно хотелось еще что-то добавить – так поступают простодушные люди, когда им приходится действовать тайком.
– Вы сами не из Уэзербери? – робко спросила она.
– Нет. Я новый пастух, только что прибыл.
– Пастух? Вот не сказала бы, вас можно за фермера принять.
– Нет, всего-навсего пастух, – с мрачной решительностью отрезал Габриэль, и мысли его невольно устремились к прошлому. Он опустил глаза, и взгляд его упал на ноги стоявшей перед ним девушки, и тут только он увидел узелок, лежавший на земле. Она, вероятно, заметила, что взгляд его задержался на нем, и пролепетала робким, просительным тоном:
– Вы никому из здешних не скажете, что видели меня тут, не скажете, правда, ну хотя бы день или два?
– Конечно, не скажу, если вы не хотите.
– Спасибо вам большое, – сказала она. – Я бедная девушка, и я не хочу, чтобы обо мне люди судачили, – она замолчала и поежилась.
