При этом нужно признать, что неожиданно возникшая пара Ланж – Борегар парижан немало изумила. Актриса хоть и продавала свои милости, но была культурной, утонченной, элегантной женщиной. Зато Льётро-Борегар был, что называется, «невозможным», несмотря на все свои миллионы. В провинциальной цирюльне не обучишься хорошим манерам, а у самого Льётро не хватило способностей, чтобы подхватывать нужное на лету. Постепенно, несмотря на деньги и титул, он растерял иллюзии, которые поначалу питал относительно самого себя. Хотя поначалу они, безусловно, присутствовали, и он с присущей ему напористостью стал свататься к мадемуазель де Монтолон, юной дворянке знатного рода. Ее мать, хоть и была стеснена в средствах, отказала вежливо, но решительно, она не желала иметь в качестве зятя чурбан, пусть даже раззолоченный.
Элизабет Ланж тоже очень скоро поняла это и подумала, что десять тысяч ливров в день не такая высокая плата за то, чтобы навязывать свою грубость и вульгарность такой блестящей женщине, как она. Однако Льётро-Борегар имел одно качество, к которому тщеславная и кокетливая актриса не могла остаться равнодушной: у него был вкус и любовь к роскоши, свидетельством чему стали подаренные ей лошади графа де Пуа.
На протяжении года, который мадемуазель Ланж посвятила Борегару, она подавляла Париж и своих соперниц немыслимой роскошью. Повсюду говорили о ее платьях, драгоценностях, мебели, приемах. Особенно долго ходили слухи о празднестве, которое задал новоиспеченный приближенный красавицы-актрисы по случаю новоселья, а поселился он со своей прелестницей в особняке принца де Сальм. Во время праздника была устроена беспроигрышная лотерея, и каждый гость получил драгоценное украшение. До зари в парке на берегу Сены горели тысячи венецианских фонарей, и увеселения, на которые было потрачено бессчетное количество денег, развлекали приглашенных. Мадемуазель Ланж, охмелев от гордости, чувствовала себя триумфаторшей.
– Вы довольны? – осведомился финансист у своей любовницы, когда последний гость удалился, пошатываясь, из этого приюта радостей и наслаждений. – В эту ночь у ваших ног было все, что Париж считает самым желанным и блестящим. Надеюсь, за мои труды вы наконец полюбите меня.
– Я люблю жизнь, которой вы, мой друг, меня радуете, и это уже немало. Не требуйте слишком многого. Вы станете чувствительным, а чувства противопоказаны денежному воротиле. Довольствуйтесь вашим богатством. Зачем вам любовь? Разве я требую любви? Я трезво смотрю на вещи и знаю, что нельзя иметь все сразу. Я же рядом с вами.
Это признание не порадовало финансиста, но, немного поразмыслив, он признал, что любовь и в самом деле мало что значит. Главное – что самая красивая женщина Парижа принадлежит ему и все в Париже об этом знают. Господин Борегар не любил скромных любовных связей.
Однако мадемуазель Ланж выдержала только год такой жизни и разорвала контракт, который заключила с дельцом. Она вернулась в театр, который волей-неволей несколько забросила. Финансист ей претил своей грубостью, вульгарностью и немыслимым весом. Она вновь захотела испить хмель подмостков, услышать рукоплескания зрителей и оказаться в объятиях молодого красивого любовника.
Следует еще добавить, что, покинув богатея и особняк Сальм, мадемуазель Ланж проявила удивительное чутье. (Или, может быть, Баррас, оставшийся ее другом, шепнул ей что-то на ушко?) В общем, дни роскошной жизни псведо-Борегара были сочтены. Генерал Бонапарт, согнувшись под тяжестью лавров, которые охапками собирал в Италии, вернулся во Францию и, будучи по своему обыкновению весьма любопытным, очень заинтересовался делами успешного мошенника, поскольку большая часть денег поступала этому воротиле от армии. Льётро-Борегар был арестован в июне 1798 года и отправлен на четыре года на каторгу. Больше никто ничего о нем не слышал.
Ланж, так ловко вытянувшая свою иголочку из роскошного вышивания, не испытала по поводу набоба ни малейшего огорчения. Ее ждали новые любовные приключения, и она слишком любила жизнь, чтобы загромождать ее неуместными сожалениями.
Балы в Опере устраивались тогда вовсе не один раз в год, и танцевали на них обычно страстные любители танцев и завсегдатаи подобных развлечений. Веселились до упаду. А вот в этот вечер на балу было много случайных лиц.
Одного из случайных посетителей звали Мишель Симон. Молодой человек был брюссельцем из богатой буржуазной семьи, но брак у него был несчастливым и завершился разводом, несмотря на маленькую дочку.
Собственно, он приехал в Париж, надеясь позабыть о своих бедах и немного развлечься. Но не только. Дела были для него всегда на первом месте, и он хотел получить в Париже заказы для армии по части шорных изделий и повозок. Дела были улажены, но Мишель не повеселел, и на балу в Опере, куда его привел приятель, сидел в сторонке и грустно наблюдал за танцующими.
Народу было много, все танцевали и веселились, а брюсселец чувствовал себя чужаком и сожалел, что согласился прийти. Сожалел до такой степени, что собрался уже уходить, но его нагнал приятель, решив во что бы то ни стало развеять грусть Мишеля, такую неуместную среди всеобщей радости.
– Да здесь собрались главные красавицы Парижа! И уверяю вас, они вовсе не жестоки! Выбор за вами! Посмотрите, вот прекрасная госпожа Тальен, которую прозвали Божья Матерь термидора! Не правда ли, она соблазнительна?
По залу шествовала великолепная женщина, покачивая страусовыми перьями, в струящемся и весьма откровенном наряде султанши, который она надела в честь турецкого посла, еще одного неожиданного гостя бала.
Симон отрицательно помотал головой:
– Нет, она мне не нравится. В ней слишком много дерзости, она слишком самоуверенна. Она не умеет любить.
– Ну, тогда посмотри в другую сторону и увидишь чудо из чудес!
Молодой человек перевел взгляд и буквально остолбенел, пожирая глазами только что вошедшую молодую женщину. Это была Элизабет Ланж, и в этот вечер красота ее ослепляла.
Она пренебрегла обычаем рядиться в маскарадные костюмы, в которых щеголяли все остальные женщины, и была в простом платье из белого муслина, настолько прозрачном, что оно не скрывало ее прелести. Простоту платья подчеркивал сияющий каскад бриллиантов, наследие Борегара, взглянув на которые госпожа Тальен скрипнула зубами. Изящная, уверенная в себе мадемуазель Ланж шла по освещенному залу. Все мужчины с восхищением смотрели ей вслед. Все женщины мысленно убивали ее.
Турецкий посол Эфенди Паша, большой любитель женщин, был восхищен не меньше других. Взяв за рукав Барраса, который стоял возле него, он спросил:
– Кто такая?
– Кто именно? Ах, эта? – небрежно отозвался Баррас. – Это Ланж.
– Какой красавец! – воскликнул турок, отдавая дань восхищения женщине, но не грамматике.
И, не теряя ни минуты, прытко кинулся вслед за очаровательной дамой, вынудив Барраса последовать за собой.
Мишель Симон тоже приготовился выразить свое восхищение прелестному видению, но, увидев Эффенди Пашу возле мадемуазель Ланж, вздохнул так, что едва не обрушил стены.
