С наступлением дня о происходящем в замке стало ведомо горожанам Штадена. И они, вооружившись, вышли на улицы и потянулись к замку. Для многих из них это было привычным делом, потому как северные города давно были непримиримы к императору Генриху IV. «Мы потягаемся с тобой, Рыжебородый!» — кричали горожане, шагая к замку. Однако оружия в этот день никто не обнажил. Повода для этого не оказалось.
Генрих понял ещё в тот миг, когда полусотня россов погнала его воинов из рощи, что ему не захватить караван княжны. Потому он отказался от насилия, хотя и пожалел, что у него под руками нет двух сотен воинов. Вёрткий, быстрый в решениях, он счёл, что ему нужно мчать в Штаден и там мирным путём добиться того, чего не достиг силой.
И вот император и графиня встретились. Но для Генриха IV эта встреча была унизительной. Он, император Римско-Германской империи, стоял в роли просителя перед крепостной стеной и должен был ждать милости, чтобы перед ним распахнули ворота замка. Но всё складывалось так, что этой милости он не дождётся. Как его придворные ни упрашивали графиню Гедвигу внять им, она словно не слышала мольбы.
— Преступнику нет места в моём замке, — отвечала она со стены маркграфу Деди.
Вскоре же, вслед за отрядом императора, вдали появился караван верблюдов. Он шёл в окружении более чем сотни воинов. К нему толпой хлынули горожане, никогда не видевшие диковинных животных. Верблюды по-прежнему шагали степенно, были полны гордого величия и независимости. Штаденцам понравились эти животные. Караван подошёл к подъёмному мосту, перекрывающему глубокий ров с водой, и остановился в ожидании, когда откроются ворота.
Гедвига оказалась в затруднительном положении. Здравый смысл подсказывал, что она должна впустить Генриха IV. Несмотря на всё, он оставался государем. Ни папа римский, ни съезд князей не могли его свергнуть, считала она, потому как свою корону он получил от отца по праву наследства. И она решила, что его следует принять, хотя бы для того, чтобы посмотреть ему в глаза. Может быть, в них она увидит затаённое, что разгадав, получит право осудить Рыжебородого за убийство супруга или оправдать сто, если окажется, что он всё-таки невиновен в смерти Удона. Была ещё одна причина, по которой Гедвига хотела видеть Генриха. Княгиня Ода склонила Гедвигу к мысли о том, чтобы поместить юную невесту сына на воспитание в Кведлинбургский монастырь, а туда без воли королей и императоров не принимали. Аббатиса Адельгейда строго соблюдала вековые традиции монастыря. И, понимая, что выход из положения в её шаге навстречу государю, она сказала рыцарю Экхарту Таулеру:
— Экхарт, иди к воротам, пропусти караван и людей при нём. Потом откроешь путь императору и свите. Но воинов его не впускай.
Распорядившись, Гедвига не покинула крепостной стены. Её материнские глаза были устремлены на дорогу, ведущую из Гамбурга в Штаден. Там ей не терпелось увидеть любимого сына. Но её ожидание будет долгим и томительным.
Между тем юный маркграф тоже рвался к замку Штаден. Он бы умчал один верхом, но его порыв сдерживала княгиня Ода. Она сказала, что тоже выезжает в Штаден. Ей надо было разрешить недоумение, которое было вызвано поведением императора. Он посеял смуту в душе княгини, покинув замок неожиданно и в неизвестном направлении. Однако проницательность Оды подсказала ей, что император мог ринуться следом за караваном Евпраксии. Его интересовали только тюки с богатством россиянки.
Небольшой кортеж маркграфа и княгини прибыл в Штаден спустя шесть часов после въезда в замок императора. Он ещё отдыхал после нескольких дней и ночей «охоты на верблюдов». И это было кстати для Оды и Гедвиги. Они рассказали друг другу всё, что случилось за минувшие полтора суток в Гамбурге и на пути в Штаден. И теперь были озадачены непредсказуемым и неблаговидным поведением государя. Но об этом они повели беседу после того, как Гедвига встретила сына и невесту.
Щепетильной Гедвиге Евпраксия показалась в первые мгновения не такой, как её описывала княгиня Ода. Однако, вспомнив, что Евпраксия утомлена дальней дорогой, проявила к ней милость и приласкала её. А чуть позже, присмотревшись к живому лицу княжны, к радужному блеску тёмно-серых глаз, поняла, что из этой девочки может вырасти достойная супруга её отпрыску, способная наполнить его жизнь радостями.
Княгиня Ода укрепила эту мысль графини.
— Мы сделаем из этой отроковицы прекрасную даму, — сказала она. — Смотри, в ней уже сегодня видна родовитость и стать.
— Да, она не такая, как наши девицы, — согласилась Гедвига.
— Однако я должна тебе сказать, что император ею недоволен. Он назвал её дикаркой. А вот причины не открыл. Да прояснил барон Ламберг. Он сказал, что в Мейсене между ними случилась стычка.
Проводив сына и княжну отдыхать с дороги, Гедвига спросила Оду:
— И что же случилось в Мейсене?
— Вартеслав сказал мне, что полицмейстер хотел учинить досмотр приданого Евпраксии. Но по её слову погонщики взбунтовали верблюдов, и благодаря этому наши вырвались из рук приставов. Всё это, по рассказу Ламберта, видел император. Вот и вознегодовал.
Беседу вели две умные женщины, и вскоре им стало ясно, что император охотился за приданым княжны Евпраксии.
— Ему нужны деньги, чтобы закончить войну в Италии, захватить Рим, свернуть папу Григория, — пришла к выводу княгиня Ода.
Гедвига с ней согласилась, но обеспокоилась.
— Что же мне делать? Ведь он не отступится и будет добиваться своего даже через злодеяние.
— У тебя есть причины думать так о Рыжебородом. Но пока будь благоразумна. Не давай ему повода догадаться в том, что мы его в чём-то подозреваем. И прими мой совет. Попроси его замолвить слово перед Адельгейдой, дабы она взяла Евпраксию в пансионат. Да подари ему бобровую шубу, что привезли из Руси. Там можно и выпроводить с Богом.
Сам император не ждал милостей в Штадене. Проснувшись в том покое, где когда-то отдыхал маркграф Удои, поразмыслив над событиями последней недели, он признался себе в том, что неудачи продолжают его преследовать. И все попытки завладеть богатством русской княжны провалились. К тому же теперь графам Штаденским известны его происки. И здесь, в Штадене, кроме позора его ничего не ждёт. Виною тому он сам, задумавший неумело и недостойно овладеть чужими сокровищами. И теперь, спустя семь лет после щедрого подарка, поднесённого ему великим князем Изяславом, он вспомнил его недобрыми словами:
— Дьявол, это ты искусил меня своим богатством. Не взял бы его, ныне жил бы с чистой совестью.
Однако Генрих вскоре же забыл об искусе, привнесённом в его жизнь россиянином Изяславом. Он вернулся на стезю греховного падения, с которой ему до конца дней своих не удастся сойти. Отбросив досужие размышления, Генрих поднялся с ложа и позвал слуг. Они умыли и одели его, и он, полный собственного достоинства, отправился на полуденную трапезу, так как был чертовски голоден. В трапезной он встретил своего неизменного фаворита Деди Саксонского, не знающего угрызений совести даже перед лицом вдовы убитого им маркграфа Удона. Император спросил фаворита как бы между прочим:
