Княжна Евпраксия не видела, как встречали императора жители Кведлинбурга. По слухам же всё было противоречиво: одни говорили, что государя встретили торжественно и бурно, другие утверждали, что на улицах лишь появилась толпа любопытных. Были и такие, кто говорил, что народ сбежался лишь посмотреть на бороду императора — будто бы она стала чёрная.
В монастыре жизнь текла как и прежде. Аббатиса, казалось бы, не хотела знать, что император в городе. Хотя гонцы предупредили её о визите государя в монастырь. Ничто не нарушило устава и в тот день, когда брат аббатисы, как и обещал, приехал в обитель. Как раз в храме шла полуденная служба. Двор и покои монахинь были безлюдны. Привратник распахнул перед императором ворота, то г въехал в сопровождении нескольких вельмож на пустынный двор и остановился в ожидании: вот сейчас распахнутся двери и ему навстречу выбегут боголюбивые монахини во главе с аббатисой. Но ничего подобного не произошло. Бежали минута за минутой, а двор по-прежнему был пуст. Раздосадованный Генрих посмотрел на своего фаворита Деди Саксонского, сказал:
— Найди аббатису и попроси душевно ко мне. — После небольшой паузы добавил: — Силой не касайся.
— Ваше величество, сделаю как велено, — ответил маркграф, сошёл с коня и направился к храму.
Деди нашёл аббатису близ патера, который читал проповедь. Выполняя волю императора, Деди не смутился тем, что нарушил службу, подошёл к аббатисе и тихо сказал:
— Матушка Адельгейда, тебя ласково зовёт император. Изволь к нему выйти.
Аббатиса не отозвалась и не шелохнулась, будто и не стоял перед нею великан Деди. Он подошёл ещё ближе, повторил:
— Матушка Адельгейда, тебя ласково зовёт император.
Она вновь не шелохнулась, но отозвалась:
— Сказано в Писании: «Смерть и жизнь в руках твоего языка!» Изыди! В храм оружными не входят. А императору передай: служба ненарушима. — И аббатиса запела псалом Давида.
Маркграф Деди был озадачен. Он знал причину сопротивления Адельгейды, у неё были основания отказывать брату во внимании, а может быть, и ненавидеть его, как и самого Деди, если она ведала, что он тоже причастен к смерти герцога Гольдаста. Верному слуге Генриха оставалось только покинуть храм и подставить свою голову под гнев государя. Деди вернулся к Генриху. Тот всё понял но виду маркграфа и устоял перед соблазном излить желчь на фаворита и затеять новую ссору с сестрой. Смирился он по одной причине: Адельгейда была ему нужна. И потому Генрих решил, что отныне он всегда будет ласков с сестрой, выполнит любые её пожелания, но не даст повода разжечь затухающую вражду. Генрих уже был благодарен ей за то, что она приняла на воспитание княжну россов. Но о ней он сегодня и словом не напомнит. Может быть, через год-другой появится в том необходимость. А пока он приехал с чистыми и благими намерениями пригласить родовитых воспитанниц на торжественные ассамблеи, которые он проведёт в Кведлинбурге, Майнце, Кёльне и других городах Северной Германии. Через этих юных княгинь и графинь он надеялся помириться со многими знатными вассалами севера державы, которые враждовали против него. Генрих предполагал, что сестра воспротивится его желанию увезти воспитанниц. Дабы смягчить сердце сестры, он привёз ей благодарственное послание папы Климента III. В размышлениях, в тихой прогулке по монастырскому саду прошёл не один час. Наконец терпение Генриха лопнуло, и он крикнул Деди:
— Я же говорил тебе, чтобы привёл силой! Теперь ставь здесь шатёр, а утречком я за сестрину возьмусь!
В этот миг в сад прибежала послушница и с низким поклоном сказала:
— Батюшка государь, просит тебя матушка аббатиса.
Брат и сестра встретились только после того, как в монастыре завершилась вечеря и в обители наступило время чтения священных книг. Встреча произошла в просторной и почти свободной от какой-либо мебели келье аббатисы. Две скамьи под чёрным сукном, стол, ложе за белым пологом, изваяния из красного дерева Иисуса Христа и Пресвятой Девы Марии, стоящие между двумя оконцами, — вот и всё, что увидел Генрих, войдя в рубленную из толстых брёвен келью. Адельгейда никак не приветствовала брата. Он же сказал:
— Я приехал уведомить тебя, дорогая сестра, что в Германии заключён «Божий мир» и отныне до скончания века не будет на нашей земле войн.
Адельгейда осталась безучастной к сказанному Генрихом, лишь спросила:
— Что тебе нужно в монастыре?
Генрих понял, что между ними не будет тёплой беседы. Но оставалась ещё надежда, что послание Климента III смягчит суровость сестры.
— Ещё я привёз тебе грамоту от папы римского.
— От верховного понтифика Григория? — с удивлением спросила Адельгейда. — Но того не может быть.
Генрих замешкался, потому как не знал её отношения к Клименту. Ответил, однако, с пафосом:
— Ты же знаешь, что сегодня на престоле церкви достойнейший сын Божий папа Климент Третий.
— Прости, государь, но Северная Германия его не признала папой. Я — тоже. Что ещё у тебя? — Адельгейда стояла перед Генрихом, и за спиной у неё, освещённые лампадами, возвышались образы Иисуса Христа и Пресвятой Девы Марии.
Государю показалось, что их взоры проникли в его душу и видят, сколь всё лукаво в ней. И теперь он боялся сказать о самом главном, ради чего появился в обители. Но, искушённый в борьбе, он победил минутное колебание. Разговор же повёл с малого: — Собери здесь воспитанниц. Я должен сказать им слово.
— Могу я знать то слово?
— Да, ты услышишь его вместе с ними.
— Что ж, я позову их. Здесь твоя воля превыше моей. — И Адельгейда покинула келью.
Император смотрел вслед сестре недобрым взглядом. Не мог он быть с нею по-братски душевным, ласковым. Странно, но свою неприязнь к ней, словно чьё-то дьявольское завещание, он пронёс через всю жизнь со дня появления сестры на свет. Он оправдывал себя тем, что был обделён любовью отца и матери. Едва Адельгейда родилась, как ей были отписаны завещанием многие земли матери в Центральной и Южной Германии. А отец даже подарил ей замок в Вероне. Смерть жениха и уход Адельгейды в монастырь, казалось бы, должны были зарубцевать зависть Генриха: земли и замки перешли в его владение. Однако неприязнь между братом и сестрой прирастала с каждым годом. И странным в этом было то, что Адельгейда не давала Генриху поводов враждовать с нею. Её отношение к старшему брату было всего лишь равнодушным. Он чувствовал это равнодушие и в ответ проявлял к ней агрессивность. И хотя многажды давал себе слово быть к ней милосердным, но это не получалось помимо его воли. Он и сегодня готов был совершить какую-либо мерзость за то, что Адельгейда заставила ждать его больше трёх часов. Он был убеждён, что сделано это умышленно, а не из-за того, что нельзя нарушить монастырский устав. Однако долго нервничать воинственному Генриху не пришлось. Он и десяти раз не прошагал из угла в угол кельи, как распахнулась дверь, появилась Адельгейда и за нею вошли двенадцать воспитанниц. Генрих каждую тронул рукой, посмотрел в их лица своими кошачьими глазами и остался недоволен. Он уже забыл, что не хотел тревожить княжну россов, неодолимое желание оказалось сильнее его здравого смысла. Увидеть немедленно, и ничего другого ему пока не надо.
