Судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда под председательством Пахомова 20 января 1947 года приговорила Яшкина по статье 59-3 УК РСФСР за бандитизм к смертной казни, а 4 апреля приговор был приведен в исполнение.
Тогда, в начале 1947 года, суд еще мог приговорить убийцу милиционера к расстрелу. После 26 мая он этого сделать уже не мог. В тот день вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об отмене смертной казни». Те, кто был осужден на смерть раньше, но кого не успели расстрелять, также избежали сей участи и «отделались» двадцатью пятью годами исправительно-трудового лагеря.
Вообще ГУЛАГ после войны стал активно пополняться заключенными. Этому способствовали, в частности, и Указы от 4 июня 1947 года «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан». Если раньше за кражу личного имущества можно было получить год, за грабеж – пять, а за разбой – пятнадцать лет или смертную казнь, то теперь за кражу можно было схлопотать до десяти, а за разбой – до двадцати пяти лет лишения свободы.
О строгости наказания, вводимого за хищение государственного и общественного имущества, и говорить нечего. За кражу его можно было получить десять лет, а за кражу групповую, повторную, или в крупном размере – до двадцати пяти лет лишения свободы. Что было в этом указе самым коварным, так это то, что он ничего не говорил о мелких хищениях. Таким образом, за кражу батона в булочной можно было схлопотать семь лет.
При таких порядках рабочей силой как минимум до 1957 года ГУЛАГ себя обеспечил.
После войны одичавшие, изголодавшиеся люди не останавливались перед статьями Уголовного кодекса. Им было не до этого. С помощью строгих законов нация пожирала саму себя. Жизнь катилась по наклонной плоскости. Сначала нищета, потом преступление, потом бесконечные годы в лагерях и, наконец, исчезновение. Сколько сгинуло в нашей стране людей, не способных жить в нормальном человеческом обществе, не уважающих ни закон, ни своих сограждан, ни самих себя. И где они теперь? Где многие мои одноклассники первых послевоенных лет, где мальчишки со сретенских переулков, с Трубной и Цветного бульвара? Куда они все подевались? А ведь сколько их было! Кто-то, наверное, переехал в новые районы Москвы, кто-то вообще уехал из города, ну а остальные? Интересно было бы узнать. Были же среди них хорошие, добрые и честные ребята, были, правда, и мерзавцы. Вольно или невольно, но они преподавали нам уроки зла, внося в нашу жизнь то, что впитали в себя сами в грязной и подлой среде, которая их окружала, в среде злобы, низости и жестокости. Помню, как в школе, на моих глазах, один наш мальчишка (это было классе в пятом – седьмом) привел в школу приятеля, верзилу и хулигана. Они подошли к какому-то мальчику, прижали его к стене, и этот хулиган сильно ударил мальчика ладонью по лицу. У того из носа хлынула кровь. Картина была ужасная. Я запомнил ее на всю жизнь. Но что было во всем этом самое отвратительное, так это то, что сам я долго не мог избавиться от желания вот так же, с такой же силой, ударить кого-нибудь по лицу. Зло очень заразно. Оно развращает душу, проникая в ее самые тайные уголки и закоулки, о существовании которых мы и сами не подозреваем.
Какое же зло надо было видеть в жизни, какую злую память предыдущих поколений надо было в себе сохранить, чтобы совершать те злодеяния, о которых пойдет речь дальше.
Митрофан Машков в 1941 году ушел на фронт. В маленьком деревянном домике во 2-м Церковном переулке, ныне Стрелецком, что в Марьиной Роще, он оставил мать, Агафью Никифоровну, и жену, Анисью, с двумя совсем маленькими сыновьями, Борисом и Николаем. В 1945-м Митрофан вернулся с войны. Стал работать возчиком. Тут приехал к ним из Мордовии его брат, Степан. Построили они себе новый дом, тут же, рядом со старым. В старом доме сделали кухню и хлев для скота. Были у них корова, свиньи, куры. Вскоре и вторую корову приобрели. А в декабре 1946 года и семья увеличилась, родилась дочь, Зина. Люди они были трудовые, непьющие, с соседями жили дружно.
16 апреля 1947 года пришла к ним за молоком, как обычно, одна старушка. Постояла у крыльца, постучала в окно – никто не ответил. Прислушалась – плачет ребенок. Дернула ручку входной двери – дверь открылась. Зашла – в сенцах ведра, наполненные помоями для скота, за перегородкой поросенок хрюкает. Поднялась на ступеньку, открыла вторую дверь и тут на нее самой смертью пахнуло. В хате холодно, тускло, а на полу убитые все в белом и кровь, кровь кругом. Не помня себя, старушка выбежала из дома и к соседке.
Всполошилась округа, побежали в милицию. Приехали дежурная группа МУРа и следователь Московской городской прокуратуры Рамис, старшие опера из МУРа Захаров и Шутов, начальник Дзержинского угро Бурденков и др. Прибыл на место в милицейском «Виллисе» и большой черный кобель Дозор. Он прошел несколько метров по Церковному переулку, нашел клетчатую шаль с бахромой и, выйдя на улицу, сел и вздохнул, дав понять, что следы преступников затоптали люди.
Пока муровцы искали свидетелей и наводили справки об убитых и их связях, следователь составлял протокол. Теперь, благодаря ему, мы можем заглянуть на место происшествия. «… В углу иконы, убранные бумажными цветами, на стене зеркало, рядом с которым фотографии членов семьи Машковых, репродуктор, между кроватью и печкой на пружине подвешена к потолку детская люлька, а в ней подушка…»
Девочку к тому времени забрали родственники убитых – Кинякины. Они же назвали следователю фамилию возможного убийцы – брата Анисьи, Князькова Федора. Мысль об участии в преступлении близкого убитым человека не противоречила картине преступления. Было очевидно, что Машковы сами пустили преступников в дом, оставили ночевать у себя. Постеленные ими для убийц мешки с сеном так и остались лежать на полу. Князькова сразу стали разыскивать. Вскоре удалось установить, что живет он в поселке Колюбакино Рузского района Московской области. Для задержания его и отправились в Колюбакино оперативники Круглов и Курочкин. Они задержали Князькова в его собственном доме, а с ним вместе и неизвестного мужика со шрамом на лице. Им оказался соучастник Князькова по преступлению в Москве, Сергей Филимонов. Вскоре задержали и брата Сергея – Виктора. Отпирались они недолго. Потом признались и о совершенном злодеянии рассказывали спокойно и подробно, как будто и не убивали вовсе, а так, сено ворошили.
Теперь, когда молчание трупов нарушили голоса убийц, стало еще страшнее и стыднее за человеческую породу, за страну, в которой появляются на свет и живут такие мерзавцы.
Да, каких только выродков не рождает российская земля!
Одни только показания Князькова, данные им следователю Мосгорпрокуратуры Кочарову, чего стоят! Прочтите их: «… Вся семья Машковых спала крепким сном. Не спали только мы трое… Часа в два ночи мы поднялись и разошлись каждый к намеченной жертве. Первым Сергей убил ударом тесака мою сестру Анисью. Она только могла вскрикнуть: „Ой!“… Проснулся Митрофан и стал оказывать сопротивление. Соскочил с кровати, зацепив за труп Анисьи, и тот упал на пол. Митрофан бросился к двери, но Сергей убил его. На крик Митрофана проснулись его мать и сын Николай. Старуха кричала: „Караул!“ Я нанес ей удар тесаком в грудь, но она продолжала кричать. Тогда я ударил ее тесаком в спину. Она упала на пол, но еще была живой. Тогда я ей воткнул штык от винтовки в шею. После этого старуха умолкла. Филимонов Виктор ударил столовым ножом Степана, но нож согнулся. Степан укусил Виктора за палец, пытался прорваться к двери… Сергей штыком убил Степана… после этого подбежал к сундуку, на котором лежал сын Митрофана, Николай. Сергей стащил его с сундука и на полу убил».
