Аресту предшествовали события, произошедшие в доме 34 по Большой Полянке. Теперь этого дома нет, а дом этот был особенный: в нем жили артисты, режиссеры и прочие представители советской творческой интеллигенции. В квартире 10, например, жил кинорежиссер Юлий Райзман, снявший такие фильмы, как «Машенька» и «Коммунист». На одной площадке с ним проживали семья кинооператора Волчека и вдова известного кинодокументалиста Дзиги Вертова – Елизавета Игнатьевна, работавшая кинорежиссером на студии кинохроники. Выше этажом находилась квартира певицы Большого театра, заслуженного деятеля искусств, Ольги Ивановны Преображенской.
О доме этом и о его богатых жильцах в банде Соловьева узнали от девушки Нади, сестра которой несколько раз мыла полы и делала уборку в квартире Райзманов. Банде идея ограбить квартиру в этом доме понравилась. Во-первых, квартиры в доме были отдельные, жильцов в них было мало, а во-вторых, люди жили в доме богатые.
2 февраля 1946 года к дому 34 подъехал грузовик автобазы «Мосгаз». На нем приехал Соловьев со своей бандой. Он сидел в кабине, рядом с шофером Харламовым, которого банда наняла по знакомству на это дело. Выйдя из машины, Соловьев с другими участниками банды вошел в дом, подошел к двери квартиры Райзмана и позвонил, но никто не ответил. Значит, дома никого нет, решили бандиты. Тогда Соловьев взломал «фомкой» дверь. Войдя в квартиру и осмотревшись, он подумал: «Живут же люди!» После его убогой хибары квартира кинорежиссера показалась ему дворцом. Особое восхищение вызвали у него огромная деревянная кровать под розовым покрывалом и письменный стол, заваленный книгами и листами исписанной бумаги. Было в них что-то непонятное и даже пугающее. Недоступная, потусторонняя жизнь завораживала. В тех домах, где он жил или бывал, кровати были в основном узкие и железные, книг вообще не было, а уж такого количества исписанной бумаги – и говорить нечего. О чем можно было так много писать?
Однако времени на всякие глубокомысленные рассуждения у него не было. Банда принялась «за дело». Вскоре чемоданы с добром, пишущая машинка «Олимпия», радиоприемник «Тефага» и прочие вещи на общую сумму сто двадцать тысяч рублей были вынесены из квартиры и погружены в автомобиль, который не замедлил покинуть место своей стоянки.
Вернувшись домой и обнаружив кражу, потерпевший Райзман сразу обратился в милицию. Было возбуждено уголовное дело, и следователь Волоховский получил от своего начальства письменное указание следующего содержания: «Учтите, что дело нужно привести в порядок и сделать все, что необходимо сделать следствию». Не знаю, пошло ли такое указание на пользу следствию, однако допускаю, что преступление это могло остаться нераскрытым, если бы Соловьева и его товарищей снова не потянуло в тот дом на Большой Полянке. 5 мая Соловьев позвонил в квартиру, на двери которой висела табличка со словом «Преображенская». Дверь никто не открыл. Тогда Соловьев сильно рванул ручку двери, и та открылась. Вместе с Булановым, Харитоновым и Толмачевым он вошел в квартиру, и тут ему навстречу из комнаты вышел старик. Это был брат певицы – Николай Николаевич. Соловьев вернул его в комнату, уложил на диван и накрыл подушкой. Через некоторое время, когда жалкий вид старика стал его раздражать, он отвел его в уборную и там запер. В это время Буланов, Харитонов и Толмачев обыскивали квартиру. Сняли со стен старинные миниатюры в золоченых рамках, отыскали старинные бусы, две камеи, золотые часы марки «Павел Буре» и прочие хорошие вещи. Все это они сложили в украденный у певицы чемодан. Когда стали выходить из квартиры, то увидели поднимающуюся по лестнице женщину. Это была сама Преображенская. Ее впустили в квартиру, после чего Соловьев с чемоданом и Харитонов спустились вниз, а Буланов и Толмачев кинулись на чердак, чтобы спрятать там пистолеты. Они слышали, как Преображенская подняла крик, видели собравшихся у подъезда жильцов, но до появления милиции все же успели смыться. В тот же день они встретились на «малине» с Соловьевым и все ему рассказали. «Малина» эта находилась в квартире сестер Мольнер, Эмилии (Эмки) и Маргариты. Их отца в 1937-м арестовали, а в 1942-м умерла мать. С тех пор они остались одни в квартире 297 дома 11 по Хавско-Шаболовскому переулку. Соседка, тетя Стеша, хитрая татарка, как могла, опекала их. Бывало, кто-нибудь из блатных придет, постучит, скажет: «Тетя Стеш, Эмка дома?» – «Нет Эмкам, что надо?» – спросит старуха. «Эмке палку бросить надо», – ответит непрошеный гость и услышит в ответ: «Поставь в угол. Придет – передам».
Так вот, пока на этой самой «малине» участники банды пропивали похищенное, работники милиции, взбудораженные возмущенными жильцами, принялись за работу. Узнав о том, что двое бандитов, выйдя из квартиры Преображенской, поднялись наверх, они стали обыскивать чердак и нашли там два пистолета и ящик с граммофонными пластинками, похищенными у Преображенской. Поразмышляв, милиционеры решили, что бандиты должны прийти за своим имуществом, а поэтому устроили на чердаке засаду. И они не ошиблись. 8 мая Соловьев сам (это было свойство его натуры) решил пойти на чердак за пистолетами. Перед этим он с Капой, беременность которой к этому времени перевалила за восемь месяцев, отправился в кинотеатр «Авангард» смотреть картину «Свинарка и пастух». По окончании фильма они пошли гулять по Большой Полянке. Дойдя до дома 34, Славка вместе с Капой поднялся на лифте на верхний этаж. Здесь их и сцапали работники милиции, не дав даже взять пистолеты. Когда везли в отделение, Славка велел Капке говорить о том, что на чердак они полезли для совершения полового акта. Капка сначала так и сказала, но потом во всем призналась. Ей тогда было не до подвигов. Да и вообще в милиции никого не интересовало, зачем они полезли на чердак. Их поймали – вот и все. Потом нашли вещи, арестовали других участников банды и направили дело в суд.
Суд осудил Соловьева за бандитизм и приговорил к смертной казни. Было ему тогда двадцать лет. Когда 16 декабря 1946 года за ним пришли и объявили, что его ходатайство о помиловании отклонено, ему, и так невысокому, показалось, что он стал совсем маленьким, что никакой он не вор, не бандит, а просто никому не нужный человечек. Он так и не увидел своего ребенка, не узнал, кем он стал. Не знаем этого и мы.
Другую банду в Москве возглавил Букварев. Он не был похож на Соловьева. Это был озлобленный волчонок, своим поведением и замашками скорее напоминающий Жукова. Называл себя почему-то Филатовым. Тоже хотел, наверное, вроде участника своей банды Тарасова-Петрова (о нем упоминалось выше), иметь вторую фамилию.
Как и Жуков, Букварев любил носить пистолет и стрелять. Кроме того, он любил приврать что-нибудь о своих «подвигах». Своей наглостью и жестокостью, как выдуманной, так и настоящей, он заслужил кличку «Зверь», или «Зверский». Основной же его кличкой была кличка «Седой». И это не случайно. Дело в том, что Букварев был альбиносом. Сутулый, широкоплечий, с розовой круглой физиономией, копной белых волос и белыми бровями, которые он последнее время стал красить в черный цвет, Букварев имел на верхней челюсти по два золотых зуба с каждой стороны, носил серый свитер, темно-синий костюм и серый плащ. Конечно, у него были кепка-малокозырка и хромовые сапоги, в которые он заправлял с напуском брюки. Татуировка – якорь на правой кисти и хриплый голос довершали портрет этого «джентльмена удачи» тех лет. Как и положено настоящему «блатному», дома своего он не имел, ночевал на «хазах» и «малинах», у приятелей и подруг. Были у него такие. Например Клавдия Щербакова. Родители ее умерли, и она жила одна. Так вот, к Клавке, на Вельяминова, 10, Букварев, Сопов Николай с Ухтомской улицы по кличке «Колюська», Воронин Виктор по кличке «Малышка», а также Ленька Кучерявый, Шарко и Малышка-цыганок приносили похищенное. Тогда, летом 1945 года, они грабили московские квартиры. Стучали или звонили в какую-нибудь дверь, представлялись работниками милиции, НКВД или называли первую попавшуюся фамилию человека, которого они якобы разыскивают, а когда дверь открывалась, врывались в квартиру и, угрожая револьвером, грабили жильцов.
