Уверенность в нашей непобедимости после войны стала для нас естественной. Победы в спорте стали продолжением побед на войне. Особенно люди соскучились по футболу. Те, кто не попадал на стадион, стояли у репродукторов на улице, собирались около автомашин, в которых были радиоприемники, слушая завораживающий голос спортивного комментатора Вадима Синявского. Ну а те, кто всеми правдами и неправдами все же проникал на стадион, считали себя счастливейшими на свете людьми. Рабочие и военные, служащие и артисты, инженеры и студенты, научные работники и балерины составляли пеструю толпу поклонников этого вида спорта. Наиболее солидная публика сидела на северной трибуне. Здесь солнце не слепило зрителям глаза. Здесь среди болельщиков «Спартака» можно было заметить артиста МХАТа Михаила Михайловича Яншина, а среди болельщиков ЦДКА (Центрального дома Красной армии) артиста Театра сатиры Георгия Павловича Менглета.
Среди болельщиков было немало тех, кто помнил футбол 1920-1930-х годов, наши первые команды: «Пролетарскую кузницу», «Быково», «Кор», «Красный луч», «Рускабель», «Пищевик», помнили футбольные поля «Сахарников» на Землянке (Земляной, ныне Люсиновской улице), «Динамо» в Орлово-Давыдовском переулке у Первой Мещанской, о стадионе «Профинтерн» на Мытной, о стадионах «Гознак», «МГСПС» и других, помнили, что в двадцатые тайм называли «хавтаймом». Кое-кто считал это правильным, так как каждый тайм это только «хав», то есть половина отпущенного на игру времени.
Теперь главным стадионом города стал стадион «Динамо», а главными командами – «Динамо», «Спартак», «ЦДК», «Торпедо», «Крылья Советов», «Локомотив» и «Зенит».
На стадион «Динамо» люди добирались на метро, троллейбусе, автобусе, трамвае, в автомашине и пешком. Ходили, как в театр, на любимую команду, на любимого игрока: динамовца Константина Бескова, на цедэковца Всеволода Боброва, спартаковца Симоняна. У «Спартака» было особенно много болельщиков. Эта команда считалась рабочей, она представляла промкооперацию. Болели за свою любимую команду до самозабвения, до слез, до инфарктов. Победа же любимой команды придавала людям силы. Когда, например, побеждала команда «Торпедо», то на автозаводе имени Сталина повышалась производительность труда. Пристрастие к любимой команде не мешало, однако, болельщикам по достоинству оценивать хорошую игру футболистов других команд и аплодировать им за их удачные комбинации и удары. И сколько ни возмущались, ни волновались, ни переживали зрители на трибунах, но до драк между ними никогда не доходило.
Для того чтобы поговорить о футболе, болельщики собирались около стадиона «Динамо», где постоянно висела большая таблица розыгрыша первенства страны по футболу. Люди спорили, размахивали руками, даже ругались. Здесь были тонкие знатоки футбола, знавшие не только игру, но и личную жизнь игроков любимой команды. Футболистов здесь называли не только по именам, но и по прозвищам: Трофимова называли «Чепчиком» (эта кличка закрепилась за ним еще в его дофутбольной жизни), Нетто – «Гусем» (что-то было в его внешности, напоминающее эту птицу), Гринина – «Фрицем» (тот лицом походил на немца), ну а Боброва называли «Бобром», обычное у нас явление – производить прозвища от фамилии.
Футбол того времени был доступен «широким массам». Билет на стадион стоил не намного больше билета в кино. Правда, спекулянты-перекупщики этим пользовались, но они тогда погоды на трибунах не делали. И вообще дух стяжательства тогда в спорт еще не проник. Главной мечтой каждого советского футболиста была красная футболка сборной команды Союза с белыми буквами «СССР» на груди. Футбол сороковых годов оставался в основном любительским, и главным в работе футболиста был талант. Простоты и скромности тоже, говорят, было больше. Игроки меньше симулировали и старались не преувеличивать степень нанесенного им в ходе игры телесного повреждения. Встречались среди футболистов просто герои. Начиная с 1946 года знаменитый Всеволод Бобров играл с больными ногами (у него были повреждены мениски). Замечательный спортивный врач-травматолог Зоя Сергеевна Миронова называла Боброва «безногим футболистом». Преодолевая боль, часто на уколах, великий футболист приносил победу своей команде и славу русскому футболу. Поклонников таланта Хомича, Бескова, Боброва, Семичастного, Карцева и многих других насчитывались в стране миллионы. Да и каждая команда была талантлива по-своему, имела свой почерк, стиль. Существовало, например, выражение: «Спартаковская погода». Это значит дождливая. В такую погоду «Спартак» особенно хорошо играл. Играть на снегу тогда футболистам в общем-то не приходилось. К этому не было готово и футбольное поле. Футбольный сезон в Москве открывался 2 мая. На стадионе «Динамо» и вокруг него в этот день происходило вавилонское столпотворение. Вызывались усиленные отряды конной милиции. Дефиле эскадронов в белых мундирах по Ленинградскому шоссе стало привычным зрелищем в те годы.
Бело-голубые, красно-белые, черно-белые, черно-красные цвета формы спортсменов были любимыми цветами болельщиков. Правда, сами они в эти цвета не одевались, но многие носили значки спортивных обществ, за команды которых болели. Футболисты сороковых играли в больших трусах до колен. Под них они надевали плавки. Сначала простые, потом из жесткой ткани, но от сильных ударов мячом они не спасали. (Хоккеисты носили на самом уязвимом месте пластмассовые раковины.) Бутсы шили на заказ. Некоторые заказывали их у ленинградского мастера Мокшанова. Они так и назывались – «мокшановские». Одевались футболисты стильно. Носили велюровые пальто и серые кепки с маленьким козырьком, которые им шили в мастерской в Столешниковом переулке.
Ажиотаж и разгул страстей царили не только на стадионе «Динамо», но и на ипподроме, почти напротив стадиона. Трибуны ипподрома всегда были забиты людьми. Здесь игроки спускали и наворованное, и честно заработанное. Ставки на лошадей шли как в кассы, так и предприимчивым «букмекерам». Оказывать давление на жокеев в те послевоенные, впрочем, как и в довоенные годы, дело было почти безнадежное. Каждый жокей дорожил своим именем и не собирался проигрывать скачки или бега ради денег. Наездники Кочетков, Бондаревский, Лакс, Треба, Груда, Мишталь, наездница Чиж и ряд других пользовались у зрителей большой популярностью. Кони и лошади не уступали жокеям в популярности. Кобыла «Капитанша», например, перед самой войной нахватала более двадцати всесоюзных призов! А после войны самыми популярными стали жеребцы «Триумф», «Мотив», кобыла «Гаити».
С лошадями послабее, правда, существовали проблемы. Но никакой «химии» жокеи, тем не менее, не применяли. Ну, разве что в пойло водки добавят, – вот и все. А поскольку все лошади были наши, простые, орловские, не то что теперь – американские, то и никаких происшествий после водки с ними не случалось.
Проще были и ставки на бегах и скачках. Их в те годы существовало только три вида: «одинар» – это когда ставка делалась на одну лошадь в одном заезде, «двойной одинар» – ставка на двух лошадей в двух заездах и «парный одинар» – когда ставка делалась на двух лошадей в одном заезде. Никаких «экспрессов» (ставок на несколько лошадей сразу) тогда не существовало.
Но для великих переживаний, радостей и огорчений вполне хватало и этих трех. Замечательный театр разворачивался на трибунах ипподрома. Бывшие господа, арбатские старушки несли сюда, надеясь на удачу, последние деньги, вырученные от продажи драгоценных «побрякушек», оставшихся у них от «мирного времени». Сюда несли гонорары, премии и государственные активы удачливые и неудачливые сыны нового времени. Здесь, в азарте и волнении они забывали о повседневной и скучной жизни. Сюда ходили годами, десятилетиями, жизнями.
