Напиток был хоть и не вкусный, но полезный. Не зря же в народе говорят: «Растет как на дрожжах». Детям он заменял мясо.
Иногда, когда выпадала удача, детям доставались и сладости. В 1944 году, например, школьницы простаивали большие очереди за ломом пирожных на бисквитной фабрике «Большевик», что на Ленинградском проспекте. Несколько позже из этого «лома» стали делать пирожное «картошка». Вкусные вещи можно было купить и в коммерческих магазинах, только стоили они там примерно в двадцать раз дороже, чем в государственных. Мороженое «Эскимо», например, – 25 рублей!
Несмотря на тяжелое время школы не переставали проводить перед занятиями физическую зарядку. К тем, кто от нее отлынивал, принимались строгие меры. В одной школе, например, опоздавших на зарядку «регистрировали» в специальном журнале, в другой – фамилии опоздавших заносились в особый журнал, а троекратное опоздание на зарядку грозило снижением балла по поведению.
Вообще в школах считалось, что война – не повод к расслаблению. Наоборот, суровость нравов возрастала.
Когда школьное начальство заметило, что увеличилось число прогулов, оно заволновалось. Детей, конечно, можно было понять: они ослабли, им было трудно ходить в школу, особенно зимой, можно было понять и родителей, которые жалели их и оставляли дома. Но имелись и другие причины и прежде всего детская безнадзорность, когда родители весь день работали и не могли проследить за своими детьми. Встречались и такие родители, которые сами, вместо того чтобы отправить детей в школу, посылали их на рынок торговать папиросами или чем-нибудь другим. Чтобы оправдать прогул, нарушители дисциплины нередко приносили в школу записки от родителей или подложные медицинские справки. Один из директоров, желая это искоренить, издал приказ, в котором говорилось: «Приказываю всем учащимся в случае заболевания при температуре не свыше 37,5 градуса являться в школу к медсестре для проверки температуры и получения освобождения от занятий. При более высокой температуре учащиеся обязаны вызывать врача на дом».
Для простуженного ребенка школа была не самым лучшим местом. Холодно. Топили не всегда, да и то дровами. Угля не было. А встречались преподаватели, которые запрещали детям сидеть на уроках в пальто и шапках.
Вот чистоту в школах старались обеспечить. Для этого ведь, кроме желания, ничего не надо.
Следили за тем, чтобы, входя в школу, учащиеся снимали галоши и вытирали ноги, чтобы не сорили, не портили школьное имущество и пр.
Не случайно с такой свирепостью обрушился на любителей семечек директор школы № 228 на Новослободской улице. В приказе, изданном по этому поводу в октябре 1944 года, он запретил приносить в школу семечки, шелухой от которых засорены полы, парты и раковины в туалетах. За нарушение приказа директор пригрозил на первый раз штрафом в десять рублей, во второй раз – в двадцать, ну а на третий и того хуже – вызовом на педсовет. Главной трудностью в борьбе с «семечкоедами» было их выявление. Когда какого-нибудь разгильдяя заставали за этим преступным занятием, он, глядя в глаза преподавателю, нагло заявлял: «Это не я!» Очевидно, от бессильной злобы, не имея в своем распоряжении ни дыбы, ни «испанских сапог», ни гарроты, директор школы решился на отчаянный шаг. Он пообещал всем негодяям и им сочувствующим, что если при обнаружении семечек они не назовут виновных, то он привлечет к ответственности всех учащихся класса, и не только класса, но и всего этажа. Правда, директор не указал, в чем эта ответственность будет выражаться. Неужели собирался всех оштрафовать?
Но все эти «семечкоеды» по сравнению с хулиганами были, что называется, «семечками». Те, чуть ли не с первого класса, курили, играли в карты и воровали, то есть делали все то, чему их могла научить улица, на которой они болтались.
Некоторые школы заражались этим уличным духом, и в них устанавливались порядки, скорее напоминающие картежные притоны, чем учебные заведения. В школе № 267 Ростокинского района, как рассказывала на одном из совещаний ее учительница, шла поголовная игра в карты. Ученики проигрывали костюмы, большие суммы денег, чуть ли не тысячи. Получила распространение среди школьников и спекуляция билетами в кино. Покупали билет за десять рублей – продавали за сорок. На табачок хватало. Бороться с этими безобразиями было трудно, да и бесполезно.
С каждым военным годом число хулиганов в школах увеличивалось. Почему? Анализируя причины этого явления, специалисты гороно отмечали: «В 1943 году в Москву вернулись дети, которые год-два не учились, либо учились недостаточно. В связи с эвакуацией и другими военными условиями значительно изменился состав населения Москвы. Крупные предприятия, возвратившиеся из эвакуации или восстановленные, привлекли рабочую силу из провинции и главным образом из деревни. Вследствие этого детское население Москвы значительно изменилось. В 1943–1944 годах ухудшилась дисциплина учащихся, появилась грубость в отношении старших и даже учителей. Понизился уровень культуры учащихся, их поведения, речи. Участились факты нарушения ими общественного порядка».
Хулиганы и грубияны были, конечно, не только приезжие. Своих тоже хватало. Хулиганили мальчишки не только в школе и на улице, но и дома: били из рогаток лампочки в подъездах, замазывали замки квартир грязью или вставляли в них спички. Самой невинной шалостью было позвонить в дверь и убежать.
Помогло в укреплении дисциплины то, что в школы стали приходить мужчины, демобилизованные из армии. Теперь в звании преподавателя, завуча или директора они стали наводить порядок.
Специфические черты нового пополнения, естественно, отражались на школьных порядках. В ноябре 1942 года директор одной из школ Октябрьского района ввел «единообразную форму приветствия и рапорта во всех классах». Особую роль в своих нововведениях он отвел дежурному по классу. Дежурный должен был при входе учителя в класс рявкнуть на сидящих за партами одноклассников: «Встать, смирно!», а потом, чеканя шаг, подойти к учителю и отдать ему рапорт: «Товарищ преподаватель, в классе отсутствует столько-то человек, налицо столько-то человек. Класс к занятиям готов. Дежурный такой-то».
После этого учитель поворачивался к классу, говорил: «Здравствуйте!» (без всякого «ребята») и в ответ слышал: «Здравствуйте!»
Казалось бы, теперь можно было разрешить ребятам сесть. Но нет, здесь-то директором было придумано самое главное, что так ему нравилось, поскольку больше всего напоминало строевой устав. В этом месте, согласно приказу, учитель подавал команду: «Вольно!», дежурный ее повторял и только после этого учитель произносил долгожданное «садитесь».
По окончании урока ученики должны были ждать, пока учитель не скажет: «Урок окончен», не скомандует: «Встать!» и не разрешит выйти из класса.
Порядки такие долго продержаться не могли и не столько из-за учеников, сколько из-за учителей. Не каждому из них было дано командовать.
Зато в области наказаний простор открывался гораздо больший. Особенную изобретательность в этом проявляли преподаватели военной подготовки.
Им, как в армии, было предоставлено право давать провинившимся «наряды». Получившие «наряд» мыли пол, кололи дрова, убирали снег, помещение школы и делали другую полезную работу.
