Некоторые студенты выходили из трудного положения другим путем. Они селились коммуной по пять — семь человек без различия пола, исповедуя любовь и изгнав из своей среды непорочность и ревность как пережитки буржуазной морали.
В ноябре 1924 года Москва заговорила о голых людях, появившихся на улицах города. Это пропагандировало красоту человеческого тела общество «Долой стыд». Милиция пресекала эту самодеятельность. Находились энтузиасты этого движения и среди простых тружеников. Рабочие Пискунов и Черкасов явились в клуб, поделив один костюм пополам. На одном были брюки, а на другом — пиджак. Получили они за это по два месяца ареста невзирая на всю революционность.
Находили москвичи и более замысловатые развлечения.
Жил в Москве некто Карманов по прозвищу «Кабуки». Почему его так прозвали — не знаю. Может быть, он был похож на японца, а может быть, любил играть роль женщины, как в японском театре «Кабуки». Только прохвост он был не из последних. В 1917 году занимался бандитизмом, а в 1924 году был осужден за картежную игру, то есть за шулерство. Выйдя на свободу, решил взяться за ум и поступил на работу в Мосгуботдел профсоюза строителей, защищал права трудящихся. В этом же «союзе» работали Касперович, который в 1926 году сел на год за растрату, и Иванов, судимый в 1923 году за мошенничество. Эти трое, а также другие работники отдела — Данилов, Наумов, Иванов, Бурдин, Гужбовский — часто встречались в пивной на Садово-Спасской улице. Эту пивную посетители называли «тетей». Так вот в этой самой «тете» они решили создать общество по проведению свободного времени соответственно своим запросам. Назвать общество решили в честь его главного инициатора Карманова — «Кабуки». Накатали даже устав, в котором записали: «Общество создается на платформе пьянства, существует на основе строгой дисциплины и конспирации». Согласно уставу члены общества должны были пьянствовать пять-шесть раз в неделю. Помимо «платформы» общество имело президиум, собирало членские взносы, одним словом, было ничем не хуже в смысле организации, чем существовавшие тогда такие общества, как, например, «Ленинизм в медицине», «Прочь руки румынских захватчиков от Бессарабии», «Руки прочь от Китая» или «Общество воинствующих материалистов». Разве что цели и методы были свои, особенные. Ну, например: «содействие друг другу в передаче из рук в руки женщин». Кстати, о женщинах. Члены общества привозили на авто проституток прямо в губотдел. Естественно, что со «строгой дисциплиной и конспирацией» получалось не всегда. В конце концов веселой компанией заинтересовались «органы». «Конспираторы» пытались обратить все в шутку, но слишком серьезные по тем временам слова «устав», «президиум», «членские взносы» не дали им этого сделать. Был суд, шум в печати и приговор. Карманов, Данилов и Касперович получили по три года лишения свободы с последующей высылкой на тот же срок в Нарым. Кроме того, суд запретил им в течение трех лет занимать ответственные должности. Были наказаны и другие члены «Общества Кабуки».
Конечно, даже таким жестоким образом покончить с подобными безобразиями было невозможно. В 1935 году бацилла разврата и пьянства завелась в московских крытых бассейнах, в особенности в Сталинском и Пролетарском районах. Директор одного из бассейнов H. Н. Сухоруков вовлекал девушек-спортсменок в пьянство и разврат. Для тех, кто не сопротивлялся новым веяниям, создавались хорошие условия: их окружали вниманием, выдвигали, создавали славу. Такая система существовала на протяжении нескольких лет. Когда же руководители бассейнов что-то не поделили между собой и переругались, то всплыли факты «аморалки». Специальная комиссия проверила все закрытые бассейны и не только в Москве. Главными виновниками разврата оказались «старые спортсмены и сынки аристократов». Одного такого обнаружили в Ленинграде. Там тренером оказался бывший барон Остен-Сакен. Правда, ничего противоправного или аморального он не совершал, но проверяющие в то время как-то умудрялись связывать разврат и пьянство одних с социальным происхождением других, получая в результате политически грамотный и классово направленный документ. Так и на этот раз. Закрытые бассейны были очищены от классово чуждых элементов, и в них вводился институт политических руководителей, то есть комиссаров, а кроме того, было признано нецелесообразным назначать мастеров спорта на административные должности. Партия призывала выводить мерзавцев на чистую воду. Статья в «Правде», рассказывающая обо всех этих событиях, вышла под заголовком «Классовые враги под маской спортсменов». Ни больше ни меньше.
Да, в те годы аморальность нередко признавалась уголовным преступлением. Для бедных людей, чье мнение пытались поддерживать официальные круги, разврат, аморальность были признаками буржуазного и, следовательно, враждебного общества. Трудолюбие, скромность, моральная чистота являлись основой пролетарской морали. В мораль эту, правда, вторгалась жизнь со своими поправками, порожденными некультурностью, нищетой, плотскими инстинктами и прочими помехами, искажающими благие мысли и пожелания.
Молодежь, конечно, волновали не только половые проблемы. Диспуты на литературные темы собирали у дверей Политехнического музея толпы безбилетников. Они-то и занимали большинство мест, на которые интеллигентная публика с билетами фактически не допускалась. У входа в музей в такие дни разъезжала конная милиция. А какие люди выходили на эстраду перед публикой: Маяковский, Олеша, Всеволод Иванов, Вера Инбер, Кирсанов, Катаев и не только. Здесь учил собравшихся писать стихи профессор Шенгели, призывал гильотинировать устаревших стихотворцев Осип Брик. Илья Сельвинский окрестил поэтов, подражавших символистам, «мандельштампами». Здесь, на диспуте, по вопросу: «На кой черт нам нужна беллетристика?» — выдвигался лозунг «Нам нужны пожарные хроникеры!».
В общем, было место, где разгуляться фантазии, и покричать, и посвистеть, и потопать.
Впрочем, молодежь двадцатых годов проводила свое свободное время не только на субботниках, диспутах, митингах и собраниях. Любили молодые играть в карты, ходить в походы, в кино, в театр, читать, устраивать вечеринки. По поводу молодежного чтения журнал «Смена» в 1926 году сокрушался: «В чтении много отрицательного. Юношескую газету «Молодой ленинец» никто даже знать не хочет. Зато увлекаются «Комаром» и «Крокодилом». Из беллетристики читают мало, а если и читают, то выкапывают какие-то «Петербургские трущобы» и чуть не дерутся из-за такой книжки… никаких развлечений, кроме ухаживания за девушками, выпивок, вечеринок, ребята не признают. Кино очень любят, но посещают картины «с любовью» или про войну».
В те годы, помимо «Молодого ленинца» и «Комара», было много молодежных изданий: «Самоучка», «Комячейка», «Красный перец», «Барабан» — и писали в них всякие юнкоры под такими псевдонимами, как Алеша-ша, Летучий, Заковыка, Туз, Глаз, Безработный фаб-заяц, Регулятор, Наждак, Фабзайчиха и пр. Писали они задорно и весело. Одно было плохо — они проводили линию партии и комсомола, а это наводило скуку.
В пятнадцатом номере той же «Смены» за 1927 год был опубликован фельетон «Дуська большая выбирает жениха». В нем рассказывалось о том, как молодежь проводит свободное время. Сама Дуська, собираясь на «вечерку», намазала губы, сделала маникюр, надела английскую блузку, плиссированную юбку и надушилась любимыми духами «Москвичка». В квартире, из которой на время ушли родители, молодежь выпивает, закусывает, танцует под граммофон, играет в фанты. Девушка, на которую укажет фант, идет в другую комнату с парнем «исповедоваться».
