Разговор постепенно начал теплеть, и так как время двигалось к обеду, я приказал няньке накрывать на стол. За столом я решился расспросить Феденьку о его путешествии с Брюлловым в Псков, на что тот залился краской, умоляя не касаться неприятной для него темы. Мол, чем мог служить, служил, а там…
Неприятной? Меня так и разбирало любопытство. Я знал, что в Псков Карл потащился исключительно ради картины «Осада Пскова», заказанной государем. На поездку командировочных и прогонных было выдано из казны аж четыреста рублей — немалая сумма. Причем заинтересованный в этом произведении Оленин отрядил в помощь Карлу своего любимого ученика Федора Солнцева, который должен был делать зарисовки, как по указке Брюллова, так и по собственному усмотрению.
Что же вы называете неприятной темой? Волокита ли на станциях или наши вечно разбитые дороги так опечалили вас? — я сделал участливое лицо.
Что дороги?., вздор дороги… что, я плохих дорог не видел, что ли? Не дороги, а дураки. Дураки да лодыри! Вот. — Досадливо крякнул он, косясь на пускающую пузыри в чашку с чаем Машеньку. — Не при детях же о таком… о Брюллове, — последнее он произнес чуть различимым шепотом. — Карл мне друг, но… — еще один выразительный взгляд. Я был заинтригован.
В общем, Оленин выдал деньги, Карл на радостях бил себя в грудь, предлагая ехать прямо сейчас. — Начал он, когда мы выбрались из-за стола и устроились в моем кабинете — я за столом, он в кресле, в котором до него сидел Брюллов.
— Решили ехать на рассвете, я встал, Карл, естественно, продрых до полудня. Потом как-то поднялся. Пока одевался, пока со всеми прощался, последние распоряжения отдавал, записки писал, солнце уже начало печь. Понадобилось холодное пиво. Как же без пива? — Солнцев вздохнул. — Что поделаешь, повез его в трактир, в хороший. Посидели, взяли с собой полные две корзины.
Посадил Великого в карету. Думал, ну все, больше уже ничто нас не задержит, обложил его пивом да пирогами. Нет, опять не слава богу. Только выехали, я, чтобы как-то развлечь Карла, начал излагать ему наш маршрут, как мы поедем да чьи имения будем проезжать. Ляпнул в запале о госпоже Варваре Николаевне Асенковой. Ну, вы знаете, молодая актриса Александрийского театра, в которую пол-Петербурга нынче влюблены. И которая в ту пору в пяти верстах от главной дороги на даче проживать изволила.
Наш Карл тотчас потребовал немедленно к ней завернуть и сам же, дорогой в поле, огромный букет собрал. Поехали. Навестили. Время впустую потратили. Снова в каком-то кабаке вина накупили, сели. Что такое? Смотрю, Великий снова вроде как носом водит, возницу нашего о дороге не к добру расспрашивает. Потом. «Стоп! Сворачивай в Приютино. С Олениным не все решили».
Поехали к Оленину. Добрались к вечеру, ничего дельного не решали, просто так, попрощаться заехали. Но не станет же добрейший Александр Николаевич нас, на ночь глядя, со двора гнать. Оставил ночевать. Карл при этом ему побожился, что с первыми же петухами он нас не застанет, отчего повару было наказано засветло все приготовить и на стол и с собой.
На рассвете я встал, спешно собрался, а Карл спал, похрапывая. Как ни тряс я его, как ни совестил, а раньше полудня все равно не воздвигся. А поднявшись, точно ребенок, на пруд побежал купаться. Потом прогулки со всеми домочадцами — ведь переговорить нужно, кого-то попытаться нарисовать, кому-то пропеть новомодный романс, что-то из Пушкина, что-то из Гоголя по памяти процитировать. Взбитые особым способом сливки с ягодным сиропом и без оного отведать. Далее по программе — блеснуть знаниями по части модных шляпок для дам. Потом обед. После обеда — положенный отдых, плавно перетекающий в чаепитие с баранками и вареньем и, наконец, любование закатом и цыганские песни под гитару! После цыганской программы пили вино, и Карл решил, что еще погостит немного в милом его сердцу Приютино.
В Псков добрались с опозданием в несколько дней, сняли номер в гостинице — один на двоих, чтобы деньги сэкономить. Пошли церкви смотреть, потом Карл припомнил, что друг у него или дальний родственник в Пскове по военной части лямку тянет. Пошли искать. Нашли себе на голову. Как сели обедать, так аккурат после завтрака следующего дня и поднялись. Потом, естественно, спать. Проснулись ранехонько. В трактире, точно в насмешку, — ни соленого огурца, ни суточных щей. Проспали до вечера, а наутро с визитом к губернатору. Карл еще в дверях рот прикрывает, чтобы перегаром в лицо губернаторской супруге и дочерям-невестам не дышать, а сам, простодушно заглядывая в глаза губернатору, просит, чтобы перед завтраком велели выдать нам тарелку соленых али малосольных огурчиков. Как будто его кто завтракать приглашал, шельму такую! Но тут, уж известное дело, пригласили, — столичная знаменитость, с нашим удовольствием. Завтрак плавно перешел в обед, пили за государя, отечество, за художество и, естественно, за Брюллова, за дам всех разом и за каждую поименно, потом за гостеприимный дом и Псков, в котором такой славный губернатор… в общем, вскоре Карл… как бы это выразиться… устал… да так, что я со слугами губернаторскими его в карету, бесчувственного, погрузил и в гостиницу от греха отдыхать отправил.
Доктора ему вызвал, облепил горчичниками и сам начал рисовать Баториев пролом в стене. Часа два после посещения врача Карл лежал, полагаю, в полном одиночестве, злясь на меня за то, что оставил его, больного, умирать. Стонал театрально, о чем половые мне опосля докладывали. А когда понял, что я действительно ушел и на его глупые вопли отзываться не намерен, сам ко мне заявился со всеми своими претензиями и обидами.
Неужели так все время и провел в пьянстве и обжорстве? — не поверил я.
Да нет, чиркал что-то в альбомчике, но немного. Гулял по кремлю, Троицкий собор изволил посетить, на мощи князя Всеволода-Гавриила и чудотворную икону Богородицы ходил смотреть. Сделал несколько замечаний относительно росписи стен… а потом все по рынкам бродил, с мужиками разговаривал, с девками заигрывал. О торговле, ярмарке беседы вел. О белых волках и медведях расспрашивал, прочел где-то, будто бы в древнем Пскове держали их прирученными.
После упоминаний о волках Федор попросил показать ему нашего Кайзера, а там уже было не до разговоров о Псковской экспедиции.
Глава 13
…Она явилася на бале.
Что ж возмутило душу ей?
Толпы ли ветреных гостей
В ярко блестящей пышной зале,
Беспечный лепет, мирный смех?
Порывы ль музыки веселой,
И, словом, этот вихрь утех,
Больным душою столь тяжелый?
Или двусмысленно взглянуть
Посмел <в глаза ей> кто-нибудь?..
Е. Баратынский. Бал
Не могу сказать точно, сколько времени на этот раз пробыла в России последняя Скавронская, Юлия Пален, Юлия Самойлова. Говорили о балах и маскарадах, о праздниках с играми, конкурсами и призами для крестьян. О приглашенных в Славянку писателях, музыкантах, о поставленных там силами завсегдатаев салона Самойловой спектаклях. Мы с Уленькой не были на этих торжествах. В который раз сильно простудился Карл, кашлял, грел ноги, кутался в одеяла и пледы… бесполезно. Наша нянька научила брюлловского слугу печь лук с медом и затем давать болезному это снадобье от кашля, и вроде это начало помогать.
