Признаться, Ирод и мысли не имел казнить Глафиру, навлекая тем самым гнев каппадокийского царя. Самое большее – отправил бы ее домой, вернув приданое, ибо по смерти мужа, не собирался оспаривать своей власти над этой гордой высокомерной женщиной, равно как и заниматься ее дальнейшим устройством, подыскивая нового мужа, устраивая ее быт. Поэтому, не разобравшись в мотивах движимых умным Архелаем, Ирод поверил ему, ибо, решившись предложить столь странный суд, Каппадокийский царь добровольно отдавал в заложники собственную, любимую, как он сказал, дочь.
Лишь слегка пригубив вина, Архелай не любил этот напиток, предпочитая мед или даже чистую воду, согласился он последовать в другой зал, где рабы уже накрыли обильный стол, дабы царь Иудейский мог приветствовать своего родственника, как это и принято среди честных людей.
Отобедав, они направились в сад, где в это время суток было прохладно и цвели изумительные по своей красоте цветы кипра, которые Ирод распорядился посадить в честь матери. Там, горько вздыхая и поминутно сетуя на свалившиеся на его голову горести, Ирод вручил Архелаю свитки Александра, а сам сел в сторонке, обещая не мешать во время чтения, и то и дело украдкой наблюдая за тем, как изменяется выражение лица гостя.
Долго читал царь Архелай, сам читал, внимал, вздыхая и мрачнея лицом. Уже давно устал ждать решения его Ирод. В трудах прошло сладкое послеобеденное время, подкрался ужин, уже покраснели глаза у чтеца, но не кликнул он кого-нибудь из придворных себе в помощь, не сел за трапезный стол дотошный Архелай, а вместо этого удалился в одну из тихих комнат дворца, дабы осмыслить прочитанное.
Страшно Ироду, а что поделаешь, коль уговор дороже денег, а денег у Архелай что песка в пустыни. Читал Архелай так: послюнит пальцы, ухватит за краешек свитка, отмотает сколько надо, и ну вздыхать да охать.
Подскочит Ирод, причину царевых вздохов узнать, закроет рукой рукопись Архелай многомудрый, глянет проникновенно в очи царя Иудейского, дождется, когда тот на место возвернется, и ну снова читать да охать. Время от времени останавливался, однако Архелай, вслух читал что-либо из книги, советовался, как понимать сие, и не имел ли в виду Александр иного? А после снова за подвиг свой многотрудный брался.
– Вот пишет Александр – сын твой, об участии в заговоре брата твоего Фероры, так повели расследовать и это дело. И коли сын твой честно во всем признался, а не напраслину на благородных людей возвел, то отчего и другим не ответить за их проступки. А сыну твоему спасибо сказать, за то, что вовремя предостерег он тебя.
Таким хитрым образом, Архелай слово за словом переложил груз вины с плеч зятя на «участников заговора» перечисленных в «покаянных» трудах.
– Читаю я признания твоего сына Александра, – говорил, оторвавшись от чтения намотанного на тугой валик свитка Архелай, – и не могу постичь одного, отчего бы сыну, возведенному тобой в царское достоинство и имеющему царское содержание покушаться на жизнь твою? Если уже известно, что после тебя престол достанется старшему, и возможно, тогда он – Александр лишится и короны и денег, будет сидеть запертом в какой-нибудь крепости, а то и вовсе казнен? Как раз наоборот – он – Александр вкупе с Аристобулом должны бога ежедневно молить, чтобы продлил он им дни радостной и привольной жизни, когда ничего толком не делая, ни за что, не отвечая, можно на золоте есть, лучшие вина вкушать, жен любить, с друзьями играть забот не знаючи!
Я бы скорее поверил, что Антипатр, о котором говорит в сочинениях своих Александр, мог возжелать получить власть побыстрее, да еще Ферора мог опасаться, что коли сыны твои от хасмонейской царицы в силу войдут, как бы не выбросили они его тетрарха с четвертью доходов вон из царства. Думаю я, что Александр не от хорошей жизни эти четыре свитка длиннющих написал, а потому, что по-другому не знал, как о помощи тебя попросить, ибо не он убить тебя замышлял, а на него покушение готовилось. Заговор, организованный братом твоим младшим и на сию пору единственным, сестрой любимой, да старшим сыном, которые опасались, что народ иудейский может в очередной раз волю свою изъявить и молодого, красивого да образованного на римский манер над собой царя возжелать. Царя царской крови. Он же Александр, как и Аристобул, тобой обласканы были, и зла за пазухой не держали, это их в собственной семье все извести желали, ибо оба они достойны, править после тебя, о чем император писал мне неоднократно.
Если же обвинения правы и, не смотря на отсутствие в этом деле логики и здравого смысла, Александр и брат его Аристобул замыслили против тебя, то я бы поискал, не втерлись ли в доверие к юношам сим благородным коварные обольстители, что науськивали их против тебя? Может, кто колол глаза им смертью их матери? Взывал к отмщению? Вот и сбились с пути два неопытных юноши, которые и знали в этой жизни разве что римских учителей, игры, праздники, охоты, жен своих да деток.
Старые люди нередко с пути истинного сбиваются, поверив негодным советчикам, что же говорить до молодежи без опыта и знаний?
Глава 30
Читал покаянные записи царь Архелай, мрачнел, потел, бледнел. То от стены к стене ходил, то бороду нетерпеливыми ручонками теребил, в великую тайну проникнуть тщился. И ведь проник!
– А скажи мне многомудрый и долготерпимый иудейский царь, с какой силой нужно было терзать молодого человека, чтобы он от гонителей своих в темнице твоей спрятаться не побоялся:
Потому как по всему выходит, что страшнее неволи для него воля сделалась, тяжелее оков стальных мысли о том, что отцу его напраслину возводят на сыновей его.
Разберись, кто в твоем царстве имеет власть угрожать сынам твоим?
Задумался Ирод, только кого винить, кому голову рубить, кроме собственного брата, коего он же сам тетрархом упросил императора назначить?
Устрашился Ферора, когда ближних его начали и не по одному, а десятками тепленьких брать, и в чем были в пыточные залы подземные тащить.
Возроптал тогда Ферора, к Ироду в ноги поспешил кинуться, только не принял его царь. Закручинился, и делать нечего, к всесильному Архелаю на поклон явился. Мол, заступись премудрый царь за ничтожного раба твоего. Жил мол, не тужил при старшем брате. Что ни поручит исполнял, верен был яко пес, а то, что от Саламсо – дочери Ирода отказался, так не по дурости и злонамеренности сие произошло, а токмо от любви, о которой сам царь Шломо пел. А теперь и говорить о том не след, ибо прилив сменился отливом, и просватана она нынче за Фазаеля сына Саломеи. Его счастье.
В общем, поскольку ныне ты самое доверенное лицо у царя Иудейского, к тебе и просьба, научи, как делу помочь, от топора шею спасти, от петли избавить?
Поняв, что Ферора ныне у него в руках, Архелай сделал вид, будто бы пытается ему помочь, и посоветовал явиться к Ироду и самому во всем чистосердечно признаться. Мол, не поднимет Ирод руку на младшего брата, причем, брата любимого, коли, тот не станет оправдываться и глупыми спорами раздражать, а покается чистосердечно, пообещав впредь быть послушным и блюсти мир и покой в семье.
