— Смертной казнью или лишением дара пожизненно! — радостно закивал Боннер. — Но попробуй поймать такого хитреца. Он ведь официально зарегистрирован магом-технологом, никогда способности во всю мощь не проявлял, вред никому не приносил. Ну, разве что тем, кого рекрутировал в “Техно индастриз”, мягко подавляя волю и осторожно навязывая свое мнение, куда лучше перепродать патент.
Я потрясенно молчала, пытаясь понять, стоит ли верить адвокату, которого ненавидят все сыскари нашего города, или же…
— Давай вспоминать, — вдруг предложил Боннер, — университет. Ты — первая студентка на потоке. Тебя переполняют эмоции, поклонники ходят толпами. И тут появляется Поук. Теперь скажи: он был самым красивым из всех? Или самым успешным? Как он тебя покорил? Чем?
Я открыла рот, чтобы сказать очевидное — любят человека не за красоту и не за его успешность, а… И тут задумалась. А за что я полюбила Роджа? И чем больше я пыталась вспомнить те милые мелочи, что он для меня делал, тем сильнее болела голова. Все события прошлого были затянуты липким туманом, и ни одно из них я не могла припомнить более-менее точно. Единственное, что помнила на все сто — всепоглощающее желание выйти за него замуж и стать лучшей женой в мире.
— Он обработал меня, — прошептала, чувствуя, как холодок пробегает между лопаток снизу вверх, устремляясь к затылку. — Обманул разум.
Я вскинула пораженный взгляд на Адама Боннера.
— Роджер Поук… он…
— Нелегальный менталист, виртуозный мошенник, профессиональный аферист.
— Да я…
— Ничего не докажешь. Прошло слишком много времени — раз. Ты обиженная жена, которую бросил богатенький муж, содержавший ее восемь лет — два. Он, может, вообще умер — три.
— Нет, этот так просто не сдохнет! — зло выплюнула я.
— Я тоже так думаю, — легко согласился Боннер. — Но идти в суд без доказательной базы — гиблое дело.
— И давно ты знал? — спросила я, сжав кулаки. — О том, что он сделал. Со мной.
— Я не знал, Кэтрин, — спокойно проговорил Боннер. — Этого нельзя узнать наверняка, пока сам обманутый не захочет покопаться в себе. А ты не хотела. Яростно, отчаянно. Готова была защищать его до последнего… Пока он был рядом. А теперь его влияние слабеет.
Я закрыла лицо руками, затрясла головой.
— Восемь лет! Восемь лет… Карьера, личная жизнь, едва не загубленный дар… Он угнетал меня, а я радовалась! Ждала его возвращения, как верная псина под дверью квартиры, отписанной на Элен!
Я вскочила на ноги, перевернув наполненный бокал. Янтарная жидкость растеклась по белой плитке, звонко разбилось стекло на десяток мелких осколков…
— Успокойся! — велел Адам, возникая передо мной. — Мы его найдем. Если меня не подводит чутье, то подонок в Глемшире.
— Ты не понимаешь! — закричала я. — Не хочу его искать. Будь он трижды проклят! Восемь лет я подчинялась чужой воле, и где гарантия, что этого не случится снова?! Я не полечу туда! Плевать мне на дом и на его деньги! Я вернусь, обращусь в суд, в полицию…
— И ничего не добьешься. Страшно одной, Кэтрин, — он схватил меня за запястья, встряхнул, заставил посмотреть на него. — Я буду рядом. И поверь, Поук пожалеет обо всем. Если ты мне поможешь.
— Нет! Нет! — меня колотило не то от холода, не то от ужаса. В голове снова поднимался туман, застилал глаза, выливался дождем из глаз. Я вспоминала прошлое. — Адам, Адам…
Он крепко держал меня, не позволяя уйти.
— У меня ведь был парень. И я любила его… Господи, не могу вспомнить его имя. Я не могу!
Сердце клокотало как сумасшедшее, билось о ребра, пытаясь разорвать грудную клетку. Еще немного, и, кажется, голова взорвалась бы от множества невнятных голосов, от тихого шепота, обещающего красивую беззаботную жизнь рядом с Роджером… Я в очередной раз мотнула головой и вдруг была поймана холодными ладонями.
Притянув к себе, Адам припал губами к моим губам, не давая дышать и оглушая резкой сменой событий. Его поцелуй был грубым и настойчивым, язык напористо толкнулся в мой рот, исследуя его, настаивая на продолжении и заставляя податься навстречу. В нос ударил запах дорогого табака и свежей древесной ноты — его парфюм… Руки, сначала сжимающие мои скулы, скользнули вниз; одна остановилась на шее, слегка сжав ее, а вторая двигалась дальше по спине, чуть нажимая на позвонки подушечками пальцев.
Я замерла в смятении. Притихла на миг, пытаясь понять, что происходит. И боль тут же прошла.
Остались только ощущения: его щетина легко царапает нежную кожу, пальцы обжигают, а губы… отстраняются.
— Ну вот, — шепнул он, — так-то лучше.
Я сомневалась в его словах. Потому что безумно хотелось продолжения. Именно сейчас. Без слов, без просьб… Я согласилась бы даже на более тесную близость. Всего один раз. Но он отстранился.
— Спасибо, — шепнула, прикусывая нижнюю губу и опуская взгляд. — Мне жаль. Я не понимаю, что это было.
— Откат, — пояснил Боннер. — Нам нужно найти хорошего менталиста, который помог бы тебе вспомнить. Аккуратно, без этого вандализма. Поук работал над тобой годами, возвращаться к себе тоже придется ни один день. Думаю, на сегодня бесед хватит.
— Да, — я скользнула взглядом по его лицу, споткнувшись о губы. — Мне нужно идти. Обдумать. И просто… Увидимся позже, Адам.
Подхватив сумочку, я почти выбежала из его каюты, так и не услышав ни слова в ответ.
Мой мир пошатнулся. И я устояла только благодаря рукам своего адвоката. Или его губам? Тряхнув головой, вошла к себе в каюту и привалилась к стене, упираясь в нее лбом и дрожащими ладонями.
Как это могло произойти со мной? Мой муж, тот, кого я боготворила, оказался преступником. Теперь, спустя несколько дней разлуки, я четко понимала, что не скучаю по нему ни капли и не чувствую сожаления от разлуки. Есть лишь облегчение и страх новой встречи.
А ведь даже Стэф, пережив очень болезненный развод, некоторое время пребывала в депрессии, не понимая, как жить дальше и что делать. Помню, выслушав ее откровения, я поняла одно: привычка — невероятно опасная штука, заставляющая нас терпеть самые нелепые вещи. Например, откровенное неуважение или холодное безразличие. Казалось бы, что мешало ей раньше стукнуть кулаком по столу, высказать обидчику раз и навсегда свои претензии и уйти, хлопнув дверью перед его носом? Страх перемен — вот что. Она думала: “А вдруг станет хуже? Там, за порогом, я останусь совсем одна. Можно еще немного подождать. Обойдется”. И терпела, пока с громким “треньк” не лопнуло что-то внутри.
Это “что-то” называют по разному. Стэф говорила, что лишилась веры. Веры в любовь, в бескорыстие, в доброту. У меня же…
В моем случае было немного иначе. Я все еще верила, больше того, с каждым днем разлуки словно просыпалась, стряхивая с себя остатки вязкого серого тумана. И я поняла это только теперь. Потому что все было обманом.
