И только я хотела высказаться об этом вслух, как заметила стеклянный взгляд Адама. Некромант смотрел вокруг и не видел, потому что был очень далек от настоящего. Я знала такое выражение лица… Так мама вспоминала наш домик на юге, листая старые фотографии, загруженные в визольбомы. Только она при этом улыбалась тепло и искренне, а Боннер сжимал челюсти и вздыхал так, словно вернулся в тюрьму, а не домой.
— Сейчас принесу твои вещи, — вспомнив обо мне, заявил некромант, стремительно покинув холл и не возвращаясь дольше, чем могло потребоваться для озвученных им действий.
За это время я обошла помещение по периметру, касаясь холодных стен и пытаясь хоть немного поделиться с ними своим теплом. Вернувшись к исходной позиции, отдернула в сторону темную гардину, закрывающую одно из панорамных окон у двери. Та поддалась с трудом, и в свете, проникающем теперь в дом, стало видно, сколько в воздух взметнулось пыли.
Я чихнула несколько раз подряд, когда от двери раздалось недовольное:
— Будь здорова.
— Знаешь, когда здоровья желаешь таким тоном и с таким лицом, хочется пойти снять с себя порчу, — огрызнулась я.
Он ответил тяжелым взглядом, после чего вкатил мой чемодан, удерживая в другой руке сумку с вещами.
— Здесь давно никого не было, — проговорил Адам совсем не в тему, снова осматриваясь вокруг. — Не знаю, почему решил остановиться в доме. В гостинице удобней.
— Ты так и не сказал, что здесь произошло, — напомнила я, уловив ностальгическое настроение у хозяина дома и решив испытать удачу. — И кто здесь жил.
— Моя семья. — Он кивнул головой влево и, чуть помедлив, продолжил: — Там большая гостиная, малая гостевая и кабинет отца. Справа кухня-столовая. Прямо санузел, но я не уверен, что все работает исправно. Сверху спальни.
— Много?
— Пять. И шестая — моя.
— А твоя что, какая-то особенная? — ляпнула я, уловив, как он выделил наличие собственной комнаты наверху.
Боннер вскинул брови, посмотрел на меня и, открыв рот, собрался что-то сказать… потом выдохнул и, передумав, понес мой чемодан вперед, к лестнице. Я растерянно осталась стоять у двери, пораженная знаменитым южным гостеприимством.
— Адам, — позвала его, как только тот спустился и взялся за свои вещи, — а мне что делать?
— Что хочешь, — пожал плечами он. — Можешь ходить здесь, смотреть и трогать, что вздумается. Ценное и важное Донна давно вывезла, а мне плевать, что осталось. В машине пакеты с едой, но давай перекусим позже, я устал.
— Кто такая Донна? — затаив дыхание, бросилась за ним по лестнице, гадая, даст ли он ответ или заставит гадать на кофейной гуще.
— Сестра, — донеслось до меня.
— Твоя сестра?
— Нет, твоя! — громко и раздраженно ответил Адам, показывая мою комнату.
Спустившись вниз, я проверила комод и действительно обнаружила там связки свечей со спичками. Удовлетворенно кивнув, отправилась туда, куда тянуло со страшной силой — в большую гостиную. И, уже на подступах к двери, знала, что меня там ждет… Тот самый камин, облицованный голубым мрамором. Стянув ткань, я погладила выпуклую объемную лепнину и медленно подняла взгляд туда, где в неясном свете комнаты, висел семейный портрет Боннеров, явно защищенный магией от выгорания и других повреждений. Я сразу догадалась, кто изображался на картине, обрамленной тяжелой позолоченной рамой.
Супружеская пара стояла в обнимку на фоне цветущего яблоневого сада: статный мужчина — вылитый Адам, только лет на десять постарше и с голубыми, полными жизни глазами и женщина — стройная, красивая и высокая, со сдержанной улыбкой на бледном лице. Оба блондины, как и дети, жмущиеся к ним с обеих сторон. Точнее сказать, обнимала отца девушка лет пятнадцати. Очень похожая на мать, с длинными распущенными волосами и шкодной улыбкой. А вот с другой стороны стоял Адам. Он почти не изменился за прошедшие годы, разве что возмужал и разжился татуировками. Мама обнимала его за плечи, но он не отвечал ей взаимностью, стоя чуть дальше, чем предполагал снимок подобного рода. Держался отстраненно и даже холодно.
Я нахмурилась, приподнялась на цыпочки, коснулась полотна кончиками пальцев и замерла, прислушиваясь к ощущениям. Здесь было сердце дома. И семейный портрет не менялся под натиском времени лишь потому, что в нем и было средоточие силы этих стен. Столько любви, поддержки и нежности исходило от него, что последние сомнения отпали — эти люди, каждый из них, очень любили друг друга. Но почему же тогда Адам стоял отдельно, держась особняком, сторонясь собственной матери?
Спустя пару часов я все еще терзалась вопросами, но уже другого рода: мне хотелось понять, когда кончатся комнаты этого дома? И хотя пока я обошла только первый этаж, его же пытаясь привести в божеский вид, устала как собака. Поснимав ткани со всей мебели в гостиных и кухне-столовой, я вымыла полы, набирая воду в ржавое ведро из колодца. Водопровод сказал мне свое “фи”, брызнув ржавчиной и грозно рыча, больше к нему я не подходила. Окна помыла только в большой гостиной, вставая на стремянку, обнаруженную в небольшой кладовой. Гардины сняла и, вытряхнув часть пыли, сложила в холле дожидаться маг-химчистки.
К моему удивлению, мебель, обнаруженная в доме, вся была качественная массивная и явно дорогая. Когда-то семья Боннеров жила хорошо, не отказывая себе в комфорте.
В кабинет отца Адама я вошла уже без сил, и сразу уткнулась глазами в стену, где, между стеллажами с бумажными книгами, висели старые фотографии. И, чем больше я осматривалась вокруг, тем сильнее появлялось ощущение, будто вошла в ретро-музей. Так, наверное, выглядел кабинет моего дедушки… И, тем не менее, мне нравилось. Особенно порадовал массивный стол по центру из мореного дуба — черный, монолитный и дышащий дороговизной пополам с благородством. Еще один артефакт, передающийся из поколения в поколение, и теперь забытый, брошенный в увядающем доме.
— Кэтрин! — Боннер распахнул дверь раньше, чем я отозвалась. Посмотрев на меня, облегченно вздохнул и выдал неожиданное: — Нашел тебе пару покрывал. Ночью будет прохладно. Я смотрю, ты не скучала.
— Куда там, — я взмахнула тряпкой, зажатой в руке, — надо же было так запустить имение! И почему твоя сестра не приводит его в порядок, вместо того, чтобы увозить отсюда все ценное?
— Не хочет, — просто ответил он, — она отказалась от него в мою пользу.
— Так нельзя, — только и сказала я, подходя к стене с фотографиями. — Скажи, почему тебя почти нет на общих снимках, Адам?
— Слишком много вопросов, — он поморщился, подошел и встал сзади меня. Теперь я чувствовала его запах, кожей ощущала, что он рядом и жаждала хоть какого-то продолжения. Хватило бы даже легкого прикосновения…
И он не разочаровал.
Осторожно расслабив и без того сбившуюся вниз резинку на волосах, снял ее и… сплел простую косу, ловко перебирая длинными пальцами, и пробуждая толпу мурашек на затылке и шее. Замерев от невероятного удовольствия, вдруг подумала, насколько интимным этот жест Боннера выглядел бы со стороны…
