Хитров изредка сталкивался на улице с грузной, прущей напролом Умбетовой. Палочка слепой сердито цокала по асфальту.
«Книгу, школьник, уважай и в обложку наряжай».
— Ее могли бы сопроводить.
— Мы перекинулись парой слов, и она четко выразила свое мнение по поводу фестиваля. Оно было, мягко говоря, негативным. Она заявила, что не выступит перед теми, кому желает смерти.
— Прямолинейно, — пробормотала Ника.
— А что ты хочешь. Сын-убийца — клеймо на всю жизнь, особенно в таком крошечном городке.
— Вы про Мадину Тимуровну?
Приятели повернулись к Мельченко.
— Вы же с ней дружили, Артур Олегович.
— Дружил… — учитель вздохнул. — Она меня видеть больше не хочет. Да и не может уже. Считает, я ее не поддержал, когда педагогический коллектив из школы ее выживал. Она женщина своеобразная, жесткая. Железный норов. Коли вбила что-то в голову… Да и я не совсем корректно вел себя тогда.
— А Женис сидит до сих пор?
— Сидит, если не умер на зоне.
— Давайте к ней зайдем тридцать первого? — вдруг предложила Ника. — Продукты отнесем.
— Выставит за порог, — отмахнулся Мельченко. — Как Друнина писала: «Я не привыкла, чтоб меня жалели». Спесивая Мадина. Эх.
— Эта выставит, — согласился Хитров, вспоминая, как взбучила его Умбетова за согнутую страницу учебника.
Недавно они выяснили, что каждый четвертый Новый год в их городе окроплен кровью женщин, и полоумный сынок библиотекарши сыграл свою неясную пока роль в этой череде убийств. Что-то подсказывало: чем глубже они станут копать, тем больше костей и черепов будут обнаруживать.
Мельченко благодарил Ермака:
— Я не сомневался, что вы обязательный человек. Но ваша либеральность в оценке наших поэтов… Мой юный друг, вы растрогали старика.
— Никакой вы не старик, Артур Олегович. Не прибедняйтесь.
— А знаете, чем я займусь, придя домой? Напишу стихи. И вы напишите, Андрюша. Для Вероники, например.
— Мне никто еще стихи не посвящал, — надула губки Ника.
— Исправьте, — напутствовал учитель.
Хитров посмотрел на часы.
«Девять почти. Матерь божья, посидел часок!»
Спускаясь по ступенькам, Ермаков напевал песни «Церемонии» и бренчал на гитаре-невидимке. Но прощаясь с Хитровым, он стал серьезным:
— Держи куколку под рукой. Мало ли.
Хитров уверил его, что он — сама осторожность. Поцеловал Ковач в щеку.
Он был убежден, что этим вечером не случится ничего плохого.
Чупакабра по-прежнему отсутствовал. В женском туалете тикало, будто ногтем долбили по фаянсу. Эхо сопровождало Хитрова, пока он запирал танцевальный зал, поднимался по лестнице к гипсовым бюстам.
Репетиционная база встретила вонью. Запах скипидара заставил скривиться.
«Что-то пролилось?»
Хитров хлопнул по выключателю, но лампы не зажглись. Он сощурился, взгляд вычленял из полутьмы предметы. Барабаны и основная часть оборудования остались на сцене, падающий снаружи свет озарял стулья, сломанный советский усилитель «Амфитон», примочки и микрофоны.
Стены были оббиты пенопластом и сверху завешаны красной тканью, плакатами и вымпелами. Тени ползли по складкам занавеса.
Хитров сделал шаг, запах скипидара сгустился. Под ногами зашелестело, показалось, что он вступил в месиво чего-то длинного и лоснящегося.
«Змеи! — содрогнулся он. — Клубок змей!»
Рука метнулась в карман, нащупала Кокэси.
Он таращился в пол. Черное, сваленное горкой, не было одушевлено. Невесть откуда взявшаяся кинопленка. В подсобках ДК пылились коробки со старыми бобинами. Зачем ее высыпали здесь?
«Беги!» — шепнул внутренний голос.
Занавес в углу вздулся и разверзся, являя притаившегося там человека.
И снова Хитров испытал облегчение.
— Дядь Валик? — произнес он и подумал: совсем осоловел Чупакабра.
Кулак вонзился ему в живот, вышиб воздух. Хитров рухнул на четыре точки, кряхтя. Сторож деловито подхватил усилитель, взвесил его и поднял над головой.
— Пятый ключ поворачивается, — сказал Чупакабра.
И усилитель обрушился на темечко Хитрова.
42
Ника предложила ночевать у нее.
— Сашины шевы смылись, а твоя торчит в спальне безвылазно.
— Сашины шевы, — задумчиво произнес он, — в литературе этот прием называется аллитерация. Повторение согласных букв.
— Ты задолбал со своими стихами, — притворно насупилась Ника.
— Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Он обнимал ее под фонарями, целовал шею и губы.
— Так что, ко мне?
— А давай на нейтральную территорию. Обезопасим себя. Не хочу никаких приключений этой ночью.
— Нейтральная территория?
— В Москву, в Москву!
Она запрыгнула на парапет и пошла, как по канату. Он шагал параллельно, любуясь грацией Ники.
— Ты часто ее вспоминаешь? — спросила она сверху.
— Ту блондиночку-школьницу?
— Хренольницу. Машу.
Он улыбнулся пасмурно.
— До того как приехал сюда, постоянно. Как слепой бродил по комнате с ямой и все время проваливался.
— А сейчас научился обходить?
— Нет. Яма исчезла. Иногда удивляюсь. Я часами вообще не вспоминаю о прошлой жизни. О целых восьми годах. Есть память до и память после.
— Семинар «Как оправиться от расставания». Урок первый: «Город с привидениями».
— Привидения, ты… словно специально подстроено.
— Всемирный заговор.
Она соскочила на асфальт. Прекрасная циркачка в свете фонарей.
— Я не так себе это воображала.
— Ты про что?
— Про призраков.
— А это можно вообразить?
— Я, когда фильмы смотрела, представляла себя на месте героинь. Мне казалось, встреть я Фредди Крюгера или демонов, сразу свихнулась бы. Мозг не переварил бы такого. И вот за мной гонялось что-то безумно уродливое и неправильное. Ко мне обращалось лицо без тела и головы. А я пошла на поэтический фестиваль. Мне было хорошо и уютно. А сейчас я хочу заняться с тобой любовью. Это нормально?
— Заниматься со мной любовью? Более чем.
Их пальцы сплелись замком.
Острое желание защищать, оберегать эту женщину завладело Андреем. Однажды он не справился с ответственностью. Поддался соблазну.
