Если б ты мог видеть его лицо, как он брал косу, как шел, как яростно косил; разозлившись, не мог остановиться, вымещал на бурьяне, лопухах и репье – косил, рыхлил землю, выжигал.
Каждый год, когда ехали в первый раз на дачу, мать скрипела: «Как думаешь, он опять вырос? А вдруг нету? Представь, приезжаем, а его нету…»
Как бы не так! Приезжаем, а он там, стоит, высокий, сильный – растений двадцать-тридцать, вдоль дороги, в огороде, везде.
Так и фашизм – неискореним.
Я – пессимист, не верю в перемену погоды; ни санкциями, ни культурным слиянием с Западом ничего не изменить, какие-либо перевороты ничего не улучшат, при любом позитивном изменении политической элиты РФ все эти уличные фашисты останутся. Многомиллионная армия фанатиков из подворотен, гитлеры песчаных карьеров, Сталины с улиц побитых фонарей, люди с развращенной супремасизмом психикой, надутые идеями имперского масштаба; вкусив этот наркотик, они от него ни за что не откажутся – будут искать нового Сталина, чтобы отлить из бронзы бюст, будут искать таджика или девку, чтобы забить нагайкой до смерти, – к сожалению, этот «русский мир» и на нас бросает свою гнилостную тень, и на наших детей… на многие годы вперед.
Если тебе так нравится в Швеции, то зачем искать повод не возвращаться? Не возвращайся, пока нравится. Или тебя твой друг Эдвин уже выставить собирается? Ищи работу, хату, вывози семью, живите! А вообще, это противоречие какое-то: держишься за серый паспорт, но при этом хочешь остаться в Швеции. Впрочем, ты весь состоишь из одних противоречий; кажется, что ты их умышленно выискиваешь, чтобы уравновеситься.
Вот и связь звезды, которую ты увидел в палатке, с ребенком и самоубийством, очень лермонтовская и могла быть игрой твоего сонного воображения. Считай, что это просто поэзия, которую ты, как обычно, воспринял буквально. Ты меня извини, но вся эта история и твои рассуждения мне кажутся предлогом, чтобы, как ты говоришь, отдалиться.
Я бы тоже хотел, не поверишь, так хотел бы отдалиться. Впервые в жизни хочу уехать куда-нибудь на месяц или впасть в кому. У меня сейчас самый дурдом начинается. Дело в том, что мой отец умер, похороны во вторник, со всех концов съедутся родственники, потому что мать и сестра разослали открытки. Долго выбирали. Не прощу себе, что позволил им втянуть меня в эту комедию. Нас можно было снимать вживую прямо в офисе похоронного бюро, без дублей, с листа – диалог матери с сестрой: сестра предлагала взять открытки с венком и траурной ленточкой, мать хотела выяснить, нет ли у них открытки с цифрой 92, работник обещал, что для нас все сделают в считаные дни, но матери показалось дороговато и – «долго ждать»… Все и так затянулось до невозможности. Она перебирала варианты с большими и малыми букетами, алые розы, белые розы – это был настоящий Зайдль. Я не выдержал, ушел. Они сошлись на открытках с видами Таллина, представляешь! И это только начало. Похороны, поминки, сорок дней… Мать в предвкушении, как старая актриса, которой перед смертью дали большую роль, роль жизни: похоронить отца. Разослали открытки – я сам отправлял; чуть ли не через день стали приходить ответы, зазвонили телефоны, мне в ящик посыпались мейлы (она уговорила меня дать мой электронный адрес, не прощу). Многие пишут, что приехать не могут, многостраничные извинения, соболезнования, переживания, воспоминания. Если б они знали, какое это облегчение! Чем меньше их будет, тем легче перенести этот спектакль. Объявилась дочь старшей сестры отца, она от руки накатала письмо с километр, живет в Англии, безумно жалеет, что не может приехать, меня убил ее каллиграфический почерк – ни единой помарки, каждая буковка выведена твердой рукой, безупречный наклон, точно машинка строчила, ни одной ошибки, все запятые на месте, пишет, что давно мечтает нас посетить, но нет ни денег, ни времени, ни здоровья. Кажется, здравомыслящая. Я на минуту заинтересовался: какая она? Захотелось на нее посмотреть, но вовремя отогнал эти глупости. И так предстоит всем ответы слать. Буду предельно сухо писать, чтоб ни с кем не завязалась переписка. Только не пиши, мол, соболезную и т.д. Я просто сообщаю факт. Никаких эмоций. Одни хлопоты. Например, смерть Девотченко меня куда больше омрачила: он был такой непримиримый, во время Болотной всех убеждал не уходить, стоять до конца. Уверен, убили суки.
* * *
Трусы, долбаные трусы! Все эстонцы – трусы! Мне противно на вас смотреть! Что вы за фуфло! Темнота и тишина. Меня с ума сводит эта тишина. Эта темень. Гаражи, дома, пруд. Как-то вдруг все навалилось. Вроде все как всегда. Снимаешь трубку, чуть ли не в сотый раз она говорит: папа умер, – и ты понимаешь, на этот раз – точно умер. Как я смог понять, что она не прикидывается? Как я понял, что он и правда умер? И сразу столько дел, столько всяких дел. Ночевать у нее. Через ночь. Хорошо, сестрица согласилась. А куда деваться, все равно спит одна. Надоело петлять по этим улицам. Если б мать переехала. Все стены пропитались страхами. Низостью. От Рийгикогу до подвалов. Все одинаково убого. Мелочно. Подло. Мне тошно! Двадцать два года я гордился Независимостью, которая и меня делала независимым, а теперь, когда, поджав свои поганые хвосты, вы заскулили, как безродные, на зимний двор выставленные натовскими хозяевами псы, мне стыдно с вами дышать одним воздухом! Если б вы знали, какой стыд меня пробирает, когда я читаю в новостях об очередном заявлении Ильвеса! О том, что он якобы не был параноиком, о том, что он столкнулся с евролицемерием и не верит, что Эстонию поддержат НАТО и Еуроюнион, тьфу! Я все эти двадцать два года ждал от вас профессиональной армии, а не поголовного призыва в скотный двор. Теперь у вас нет ни армии, ни патриотов, потому что вы – стая трусливых щенков! Поставьте на границе телефонную будку с автоответчиком: МИ СТАЕМСА! МИ КАПИТУЛИРУЕМ! СВОБОТА ЕСТЬ КАПУТ! И стоны из порнухи ох ох ах иссанд юуууумал ох аааааа! Спите спокойно. Когда надо, за вами придут. За каждым приходят рано или поздно. Не так ли? Но пока не пришли, будьте спокойны, будьте свободны, хотя бы один день в жизни вы можете жить без страха или нет? Возможно, я не только последний герой, я еще и последний патриот в этой стране. Не смешно. Это уже не смешно. Мои руки обрывает жрачка для чокнутой матери. Они там с сестрой планируют похороны. Мать ляпнула:
– А может, открытки разослать?
Сестра удивилась:
– Какие?
– Пригласительные.
Совсем чокнулась. Пригласительные открытки на похороны.
– Похоронки? – сардонически ухмыльнулся я. – Кому?
Они посмотрели на меня одинаковым взглядом и стали перебирать имена. Раскрыли старые тетради: адреса, телефонные номера. Кухня сделалась похожей на штаб. Они вознамерились вытянуть всех родственников. Улучили момент оказаться в центре внимания. Им нужна публика. Чем больше, тем лучше. Оказывается, втайне от всех сестра вела активные поиски сестер отца. Со своей стороны мать могла собрать пять подруг и семь родственниц. Одни женщины. Все благополучно пережили своих мужей. Включая замшелую мышь, канадскую тетушку, которая была три раза замужем. Но она точно не приедет. Слишком старая…
– Тогда не увидите меня на похоронах.
