— Не кричите, Павел — я хорошо вас слышу, — голос каббалиста звучал чуть приглушенно. — Обсуждать эвакуацию по телефону небезопасно — нам нужно встретиться.
Встреча была назначена на два часа дня, в Храме Святого Льва, находившемся на другом конце города. Сменив два автобуса и два троллейбуса, Паша добрался туда раньше назначенного времени, и у него было полчаса, чтобы осмотреть храм со всех сторон. Это было массивное двухэтажное здание из желтого кирпича, благодаря мавританским башенкам и фигурным окнам напоминавшее синагогу. Перед входом в храм возвышалась конная статуя Троцкого в его каноническом образе — в френче, в пенсне, со вздыбленной шевелюрой, с маузером в одной руке и скрижалью «Наша революция» в другой.
Ровно в два часа Паша вошел в храм и поразился тому, что помещение изнутри казалось гораздо более просторным, чем снаружи. Молельный зал был почти пуст — лишь группка старушек безмолвно восседала в первом ряду, устремив взоры на лики Святого Льва, украшавшие стены. На одной из икон Троцкий склонил голову над письменным столом — исписанные им листки взмывали к потолку, где их тут же подхватывали херувимы, лица которых, похожие друг на друга, словно были срисованы с октябрятского значка. На другой иконе он с огненным мечом в руках мчался на белогвардейцев верхом на зловещем паровозе, из труб которого изрыгались черный дым и пламя. Еще одна икона изображала мученическую смерть святого — от ледоруба, обрушенного ему на голову рукой сатаны. На следующей иконе было изображено вознесение Святого Льва верхом на орле, крылья которого раскинулись от Сталинбурга до Ленинграда. Паша присел в заднем ряду, стараясь не привлекать к себе внимания, хотя его появления в храме, похоже, никто и не заметил.
Спустя несколько минут на плечо молодого человека упала тень — кто-то приблизился к нему в пятне света, проникавшего из сводчатых окон. Еще не разглядев лица, Пашка понял по силуэту — реб Лейб. Присев рядом с парнем, раввин похлопал его ладонью по руке в знак приветствия, затем заговорил:
— Надеюсь, с вами все в порядке. Выглядите вы не очень.
Что касается реб Лейба, то выглядел он гораздо хуже, чем Паша, ночевавший то в подвале, то в гараже. Еще более, чем обычно изможденное лицо, впалые глаза, печально смотревшие мимо собеседника, какие-то перья в седой бороде.
— Осталось ждать недолго, — продолжил ребе. — Как и обещал, вытащим вас отсюда девятого мая.
— Мой друг, Матвей… — начал Паша.
— Не беспокойтесь, — перебил его собеседник. — Ему пока ничего не угрожает. Вы правильно сделали, что обратились к этой девушке…
— Ее зовут Баррикада.
— Не нужно имен. Думаю, ей можно доверять. Если бы она решила вас сдать, вы бы сейчас здесь не сидели. Хотя, конечно, есть риск, что она сломается в последний момент. С этими коммунарками ни в чем нельзя быть уверенным.
— И что тогда? — вырвалось у Паши. — Что будет, если она подведет?
— Ничего хорошего — сами понимаете. Впрочем, она не единственное слабое звено в нашем плане.
— А кто еще?
— Вы, я, Матвей… Если в комитете пронюхают о том, что мы готовим — всему конец. Они надавят на любого из нас так, что он сдаст всех остальных. Это они хорошо умеют — вы сами знаете.
— И что мне делать сейчас?
— Ждать. Ваша знакомая предупредит режиссера о дате эвакуации, и он будет готов к побегу. А когда придет время, мы его вызволим. Вместе с вами, естественно.
— Вы обещали дать мне инструкции…
— Не сейчас — слишком рано. Поверьте, чем меньше вы знаете, Павел, тем лучше для вас. Я позвал вас сюда не за этим.
— Зачем же? — удивился Паша.
Реб Лейб протянул ему сложенный вчетверо листок.
— Спрячьте. А потом, когда прочитаете, уничтожьте.
— Что это?
— Помните, во время нашей первой встречи, я говорил, что нам потребуется от вас ответная услуга?
Пашка кивнул, пряча листок в карман.
— Здесь описано, что вы должны будете сделать по возвращении в Москву. Очень важно, чтобы вы выполнили все в точности. Я могу на вас рассчитывать?
— Я не подведу, — заверил его Паша.
— Очень надеюсь на это, — раввин поднялся с места. — Инструкции получите п телефону за день до эвакуации.
Через несколько минут после того, как реб Лейб удалился, Паша тоже покинул храм. Уже на улице он развернул полученную от раввина записку и не поверил своим глазам.
32. Свидание вслепую
От дачи Михалкова до леса Матвей добежал за несколько минут. Прыгнул в скрытый кустами овраг, прильнул к земле, прислушался. Криков не было слышно, топота преследователей тоже — как ни странно, никто за ним не гнался. Отдышавшись, принялся обдумывать план действий. Как ни крути, нужно было возвращаться в Сталинбург — там Пашка, там раввин, там Баррикада. Впрочем, она на него теперь даже смотреть не захочет. И так он уже успел с ней напортачить, а теперь, после побега из дома творчества, он для нее, идейной коммунарки, самый настоящий враг.
Пригибаясь к земле, он выбрел к идущей через лес грунтовой дороге — той самой, по которой его сюда привезли. На дорогу выходить не стал, трусцой побежал на некотором расстоянии от нее, прячась за кустами и деревьями. Наконец добрался до трассы. Пополз по траве, залег у обочины, осмотрелся — ни отца Лаврентия, ни белорясых. Дождался, пока на трассе показался одинокий автомобиль — оранжевый «Запорожец». Поднялся на ноги, помахал водителю рукой, машина остановилась.
Владелец «Запорожца», по виду пенсионер-грибник, согласился подкинуть Матвея до города — в обмен на его часы. Согласился не сразу, поначалу смотрел подозрительно, но потом оттаял. «Импортная вещь, отец» — рекламировал свой хронометр режиссер. В дороге слушали радиостанцию «Эхо Сталинбурга», где двое интеллигентных мужчин, постоянно перебивая друг друга, рассуждали о том, сколько времени следует отвести на правоверное воспитание союзных школьников. Один заявил о том, что существующего количества (утренняя молитва каждый день и большой молебен по пятницам) явно недостаточно. Тогда другой предложил начинать каждый урок с молитвы, а молебном завершать учебный день. Первый пошел дальше — он был уверен, что молебен нужно проводить и в начале, и в конце дня, а перемены между уроками отвести под молитвы. В итоге сошлись на том, что сколько ни отдай под правоверное воспитание, все будет мало. Довольные друг другом, собеседники покинули студию, и из динамиков понеслась патриотическая песня какого-то юного дарования «Я роняю Запад».
Когда до города оставалось всего десять километров, о чем сообщал указатель на обочине, водитель ударил по тормозам. Дорогу преграждали два милицейских «бобика», перед которыми, сложив руки на груди, стоял отец Лаврентий в сопровождении целого отряда в белых рясах.
— Это за мною, батя, — вздохнул Матвей и выбрался из машины.
Готовый ко всему, он направился к попу, смотревшему на удивление доброжелательно.
