– И в школе, и на войне. Война тоже учит. Вы лучше поговорите с водителями, подскажите, посоветуйте – так будет лучше. Так вы им сможете помочь. Но не подменять собой каждого.
И тут небо осветилось такими зарницами, что все повернули головы на северо-запад. Донеслись звуки канонады. Где-то там сейчас началась артподготовка. Били сотни орудий, летели огненные стрелы реактивных снарядов «катюш». Начиналась совместная войсковая операция. Надо было торопиться. Один за другим танки уходили в темноту. Шлепали по грязи танковые гусеницы, урчали натужно двигатели, но машины преодолевали преграду, двигаясь от одного выставленного на маршруте бойца до другого. Последним через топь пошел танк Соколова. Бабенко провел его мастерски, на одном дыхании – так показалось лейтенанту.
Глава 4
По приказу полковника Горбунова первыми вперед ушли мотоциклисты, за ними «ханомаги», три танка, и замыкали колонну два других бронетранспортера. Как Соколов ни пытался доказать полковнику, что первым надо идти танку, тот не согласился. Солнце еще не поднялось, только светлело небо на востоке, а колонна под грохот артиллерийской стрельбы в районе прорыва под Оршей уже шла на полной скорости. Нужно было засветло преодолеть около тридцати километров перелесками и балками. И тогда можно считать, что линию передовых частей вермахта они прошли. Хотя трудно было точно сказать, где немцы прорвались, а где еще нет. Сведения разрозненные, связь все время нарушается, а вышестоящие штабы часто молчат, лишь отдавая общие приказы держаться, не отходить.
Насколько Соколов помнил карту, они сейчас двигались вдоль невидимого за деревьями железнодорожного полотна, а левее начиналось общее понижение местности. Сначала это была обширная балка с пологими крыльями, потом она уходила между двумя холмами вытянутой долиной. Днище долины было все изрезано промоинами, здесь было множество каменных блоков из развалившегося сливного песчаника. Щебенистые участки сменялись каким-то диким нагромождением камня. Горбунов выбрал этой район как наиболее подходящий для скрытного перемещения группы на восток.
Алексею очень хотелось связаться с командирами танков своего взвода Огольцовым и Никитиным. В таком молчании, не поддерживая связи, не зная о возможных возникающих проблемах на других машинах взвода, ехать было муторно, но режим радиомолчания был сейчас важнее привычки командира постоянно иметь информацию о состоянии подразделения.
– Бабенко, как машина? – спросил Соколов по ТПУ механика-водителя. – Что за хруст?
– Камень, наверное, между катками попадал, – отозвался напряженным голосом Бабенко.
Соколов понимал, что двигать постоянно рычагами танка на таком сложном участке, где все время надо поворачивать, все время менять передачу, – дело непростое. И очень тяжелое. Сейчас у Семена Михайловича наверняка по спине пот ручьем течет.
– Не устали? Вас сменить? – спросил Соколов.
– Нет, спасибо, – совсем не по-военному ответил Бабенко, заставив Алексея про себя улыбнуться.
– Логунов, примите наблюдение, – приказал Алексей командиру башни, сел внизу на укладку и достал карту.
Место, где сейчас находилась колонна, было не очень хорошее. Здесь пересекались на дне низинки две грунтовые дороги. Одна второстепенная, незначительная, а вторая – настоящий проселок, соединяющий два приличного размера населенных пункта. Как бы не столкнуться с немцами.
– Усилить внимание! – приказал Соколов, закрывая планшет, и тут же в шлемофоне громом ударил голос Логунова:
– Немцы! Слева тридцать… бронетранспортеры… танк, черт… три танка!
И теперь сквозь шум двигателя и лязг гусениц Соколов услышал автоматные и пулеметные очереди. А вот бахнула и раз, и другой пушка. Это били танковые пушки. Немецкие.
– Взвод, к бою! – рявкнул Соколов что есть мочи по рации. – Рассредоточиться! Восьмерка, Девятка – выбивать танки. Первый, я Две Семерки», я Две Семерки!
Горбунов не отвечал, в шлемофоне трещало и пыхтело, отчасти слышались выстрелы и взрывы. Приникнув к нарамнику перископа, Соколов крутил командирскую башенку из стороны в сторону, пытаясь точнее понять сложившуюся ситуацию. А, чтоб вас! Горел один «ханомаг», кажется, головной. Слева по склону спускались и разворачивались в боевой атакующий строй три немецких танка. Выстрел, болванка чиркнула по башне командирского танка, но Соколов удержался, не упав и не выпустив из рук скобы перископа. Не путать цели, не мешать, ведь приказ уже отдан. И точно, левый немецкий «Т III» замер на месте, потом чуть пополз в сторону и задымил. Бронетранспортеры поливали пулеметами мотоциклистов и стояли. За их задними бортами мелькали зеленые мундиры высаживающейся пехоты.
– Фугасно-осколочными, – приказал Соколов своему командиру башни. – Цель – два бронетранспортера на дороге правее немецких танков. Уничтожить! Первый, ответьте Двум Семеркам!
Горбунов молчал, и это Алексею совсем не нравилось. Когда загорелись один за другим оба немецких бронетранспортера, а потом замерли и еще два танка, Соколов вздохнул свободнее. Оставив машину Огольцова прикрывать прорыв, Алексей бросил в эфир приказ: «Всем вперед!» Бабенко явственно прошептал: «Простите, ребята», и добавил газу. Алексей знал, что это значит. Во время боя приходилось ехать там, где безопаснее, и просто маневрировать вне зависимости от того, что попадается под гусеницы танка. И часто под них попадали тела. И сейчас там лежали свои мертвые красноармейцы. И иного выхода, как прорываться напрямик, не было. Погибли бы и другие. Младший лейтенант Соколов уже очень хорошо знал, что такое соскребать остатки человеческой плоти с бортов танка. Гусеницы чистые, они сами очищаются о камни и землю с травой. А вот борта приходится частенько отскабливать и отмывать.
Выскочив левее дороги, Соколов занял позицию на случай, если с противоположной стороны тоже выскочат немцы, но со стороны деревни никого не было. Проехал второй «ханомаг» с горючим, потом третий, огрызающийся пулеметным огнем с турели. Несколько бойцов на ходу соскочили через задние створки бронетранспортера. Из подбитого головного вытащили троих раненых. Остальные, видимо, были мертвы. Девятка сержанта Никитина ушла вперед, уводя за собой два «ханомага». Соколов видел в перископ, как три мотоцикла тоже уехали следом за колонной. Значит, не все автоматчики погибли, успели вовремя сориентироваться.
– Восьмерка, уходим, как слышишь меня? – пытаясь перекричать грохот пушки в башне, позвал Соколов.
– Еще два танка, – зло процедил сквозь зубы Логунов, бешено вращая ручку поворота башни. – Слева заходят. Не видит он их, что ли!
– Логунов, бронебойным… башню быстрее. – Алексей повис на перископе танка, скрипнув зубами. – Восьмерка, сзади! Сзади!
Первый снаряд угодил «тридцатьчетверке» Огольцова в башню. В шлемофоне хорошо было слышно, как кто-то вскрикнул с болью. Сашка! Огольцов! Они не успевали: танк еще крутился на месте, разворачиваясь навстречу врагу, но башня не вращалась. Логинов наконец выстрелил. Бронебойный снаряд сорвал запасные траки с борта немецкого танка и улетел в сторону. Немец попятился, вращая башней. Логунов снова припал к прицелу. «Выстрел!» Теперь снаряд пробил лобовую броню возле люка механика-водителя. Танк с крестами на бортах встал. Второй попятился, но подбитая «тридцатьчетверка» с номером 078 все ползла и ползла, хотя изнутри уже валил дым. Соколов прикусил губу. Раненый, а может, и умирающий механик-водитель прибавил газу – и танк рванулся вперед, как зверь в предсмертной агонии бросается на врага. Удар, скрежет металла! На склоне низинки, где дорога уходила вверх, два железных монстра сцепились гусеницами, броней, ревели моторы, копоть из выхлопной трубы летела выше крон деревьев. И «тридцатьчетверка» победила. Немецкий танк перевернулся на бок и поехал башней вниз по травянистому склону, бешено вращая гусеницами.
