– Понятно, – отозвался Сташек. – Сына, к которому ключ от сейфа в банке «Дрейфус и сыновья» не имел никакого отношения.
Что-то напомнил ему этот сюжет, что-то связанное опять же с Верой Самойловной, с её настойчивым стремлением вдолбить в его сознание. А, ну да: это же из «Забавной Библии»: Иаков, Исав… борьба за наследство, за благословение отца… «И всё это произойдёт с тобой…»
– В самую точку, – кивнул отец. – Вот она, семейная развилка. Забыл сказать: был ещё перстень с крупным камнем. «Симанёнок» вернулся с ним после той поездки в Швейцарию и носил, не снимая, до смерти, весьма скорой. Вдова этот перстень сняла с его руки буквально через минуту, как он, что называется, последний вздох испустил, – видимо, опасалась, как бы кто из домашней прислуги не подсуетился. Перстень в семье назывался почему-то «царским»; мой отец его не носил, не любил эти, говорил – «дамские замашки», но хранил очень зорко: в бархатном синем мешочке, у себя в секретере… Папа на моей памяти вообще был немногословным человеком. Выучился вопреки желанию отчима, Матвеева, стал инженером по строительству мостов… И всю эту таинственную историю с богатством в сейфе швейцарского банка не слишком жаловал, может, потому от всей истории остались только ошмётки слухов… На жизнь семьи он зарабатывал своей профессией, а ключик носил просто как память об отце, ну и… назло Матвеевым. Насколько я понимаю, там неприятие друг друга возникло с самого начала. В детстве, когда я ленился читать, папа говорил: «Ты же не Матвеев. Ты – Бугров!» Ну а после переворота… революции то есть, такие времена настали ужасные… Люди мёрли от разных эпидемий как мухи. Сначала мама сгорела от тифа буквально в несколько дней. Мы её похоронили и… Отец по работе уехал куда-то на Урал, что ли, а вернулся, так сразу и слёг, – в поездах можно было любую заразу подцепить. У нас тогда дядя Назар жил. Приехал из Алфёрова в Питер по каким-то своим делам и застрял: папа упросил его остаться, наверное, понимал, что умирает. Бредил два дня подряд. А когда очнулся – это уж перед самой смертью, – велел срочно привести меня. Я испугался: так он изменился, так ослаб, пожелтел… грудь ходила на каждом вдохе… Потянулся, надел мне на шею какой-то ключик на цепке, а мешочек с перстнем велел дяде Назару взять, сказал, это за меня и… – батя сглотнул с трудом: – За моё образование. Ну и… после похорон дядя Назар увёз меня в Алфёрово, и там началась совсем другая жизнь: я с непривычки страшно уставал в поле, спал на ходу, после ужина – проваливался в сон, а вставал с петухами. Сам понимаешь, не слишком вслушивался в вечерние их разговоры… ну и…
– Постой, батя! – перебил Сташек. Он вскочил со скамейки, в сильном возбуждении прошёлся вокруг отца, остановился напротив. Тело вновь налилось пульсирующей силой, голова звенела. – За твоё образование? Всего-навсего – колечко? Выходит… нет, постой! Не перебивай, а! Сколько же мог стоить тот «царский» перстень?
– Не знаю, – вяло отозвался отец. – Думаю, немало, ведь помимо буквальной ценности: золото, огромный бриллиант – у этого перстня была какая-то историческая ценность. Слышал, как дядя Назар шёпотом переговаривался со стариком Матвеевым. Они всегда уединялись, когда обсуждали дела. Знаю, что перстень они возили вдвоём куда-то «к жиду», – к какому-то, похоже, известному ювелиру – аж в Москву. Значит, одного Назара старик побоялся отпускать с такой ценностью. И потом я никогда уже не видел этого перстня… – Он вздохнул, заглянул в бумажный стакан и допил бурый остаток жидкости. – Да я, поверь, не в обиде: была такая лютая голодуха, люди мёрли как мухи, дети мёрли… страшно вспомнить! А тут вся семья спасалась тем, что выручили за цацку, за бирюльку, – чем бы там она ни являлась. В самые тяжёлые месяцы все выжили, никто не умер. У Матвеевых тогда в семье многое стали называть «царским» как будто в шутку – царская корова, царские поросята… мука в мешке, окорока в погребе… Всё – царское. Ну, и потом, на новом месте, уже в Гороховце дядя Назар очень быстро построил дом…
Отец грузно сидел на скамье, безучастно глядя перед собой.
По земле бежали переливчатые тени облаков; в душном воздухе по-вокзальному пахло неочищенным бензином, паклей, затхлой кирпичной пылью… Вдруг вспомнилась последняя с батей рыбалка в Заречье, их ночной костёр: как красиво горел полированный временем и рекой сухой плавник с кустами птичьих гнёзд. Жуткая тоска навалилась, обида за отца, безысходная и взрослая горечь: значит, вот какая длинная история предшествовала той слезе, что скатилась из батиного глаза и застряла на скуле, пока на его плече дядя Назар выплывал из своего «царского» дома.
– Выходит, это не они тебя кормили! – изумлённо глядя на отца, выговорил Сташек. – Выходит, это ты, пацан, их всех прокормил. Вполне себе оказался ценный сирота. И безо всякого образования, которого они так тебе и не дали, ты не пропал, нет… ты… – Он тряхнул головой, в ярости сбрасывая с загривка желание орать, драться, избить за батю кого-нибудь из этих до смерти… – Ну, хорошо! А ключ-то как перекочевал с твоей шеи на… Кто там подставил шею под наше наследство?
– Да брось, – поморщился батя. – В те уже годы, какое наследство, где оно было? За тридевять земель. А ключик… Я уж и не помню, столько лет прошло. Протопили баньку, пошли париться. Дядя Назар говорит – да сними ты свой ключ, положь вот сюда, в мою кепку. Когда вернулись, нигде его не могли найти. Но послушай… Если б я даже и нашёл этот ключик – кто бы из нас мог вырваться из этой параши! Швейцария, банки, сейфы… Бредни. Фантазия. Безумный сон.
– Почему, – Сташек упрямо и требовательно смотрел на отца. – Люди же как-то ездят…
– Ездят, – отец вяло усмехнулся. – Дипломаты ездят. Торгпредство. Большой театр на гастроли, спортсмены – на олимпиады.
– Да нет, бывают же туристические поездки за границу. На предприятиях, в организациях разных. Через общество «Спутник», или что там для обычных людей… – Сын возбудился, говорил быстро, увлечённо и, кажется, уже всё себе доказал, а сейчас строил какие-то дикие планы, будто ключ от мифического сейфа находился в кармане его парадных школьных брюк. – А что, ведь можно как-то разыскать банк, если он существует, написать туда, в Швейцарию? Ведь… тот Семён Аристархович Бугров, гений-картёжник, твой дед, как там его… Симанёнок… он должен был записать счёт на своё имя? Так? И получается, в точности на твоё, батя, имя? Значит, ты – прямой наследник… А дяде Назару на что сдался ключ от чужого сейфа – не понимаю, хоть убей. Помнишь, как он ярился? Думал, ключ в руке – и есть право на наследство?
– Понятия не имею, – вздохнул отец. – Иногда мне кажется, ему просто нравилось владеть им, как символом. Он был умный человек, дядя Назар, и конечно, понимал вздорность всей этой… истории. Просто чувствовал в этом какую-то власть над нами, старшинство, что ли… над Бугровыми. Ревность-то давняя, больная…
– Пашка говорил, у них в леднике тайник есть.
– Может, и есть. Только они наверняка в нём хранят что-то поважнее, чем древний ключ от забытого сейфа. Смешно и не-ис-пол-нимо, – повторил он, прищурившись. – И потому очень подло: это же была просто память об отце, о моей потерянной семье… Бесполезный кусочек металла. Ключ от пустоты.
