– Да пока никак. Опрашиваем родных, которым совершенно нечего сказать по существу. Бабкин пытается выехать на театральных эффектах, выцепил девчонку, которая утверждает, что жертва была влюблена в Мостового, ну и что? В суде присяжных эта дешевка могла бы сработать, но в реальности кумиры редко убивают своих поклонниц, скорее уж бывает наоборот. Все вот как-то неубедительно, Валерий Игнатьевич, дешево как-то.
Улыбка исчезла с лица Валерия. Он встал из-за стола, прошелся по кабинету и открыл форточку. Рама у него была старая, рассохшаяся и такая тугая, что окно даже не приходилось заклеивать на зиму. На подоконнике стояло комнатное растение – хилый зеленый ствол и три поникших листочка в белую крапинку. Сколько Ирина помнила, цветок всегда имел вид, будто вот-вот умрет, но так и не засох окончательно.
Валерий закурил кисленькую «Родопи», взял пепельницу и сел рядом с Ириной, свободной рукой крепко сжав ее колено:
– Ир, это очень важный процесс, – сказал он почти ей на ухо, – он стоит на контроле в самом верху.
– Я понимаю, Валерий Игнатьевич.
– Это дело политической значимости, – Валерий еще сильнее стиснул ей коленку, – и я даже не могу тебе сказать, Ира, какие люди за нами наблюдают и, соответственно, ждут от нас правильного решения.
– Я добросовестно выполняю свои обязанности.
– Да это понятно! – Валерий глубоко затянулся. – Только от этого суда зависит слишком многое, в том числе и наша с тобой судьба, Иринушка. Такой шанс выпадает раз в жизни, и то не каждому, имей в виду.
Она пожала плечами.
– Ирка, ты у меня скептик? Недоверчивый мой друг?
– Ну что ты, просто я всегда стараюсь работать с полной отдачей, независимо от того, кто за мной наблюдает. Если мой труд оценят на высоком уровне – что ж, буду рада.
– Ну что ты как неродная? – Валерий энергичным движением потушил сигарету. – Слушай, я сегодня загляну? Соскучился ужасно.
Странно, вроде все хорошо: Валерий поправился, соскучился, хочет приехать и, главное, прозрачно намекнул, что после процесса они смогут наконец быть вместе. Надо радоваться, а у нее на душе кошки скребут.
Пока Валерий сидел на больничном, Ирина скучала по любовнику, но настроение у нее было бодрое, боевое, а увиделись, и навалилась тоска. Почему так?
Она тряхнула головой, отгоняя наваждение, и вошла в свой кабинет. Оставленные без присмотра заседательницы сцепились снова, кажется, даже чаю себе не приготовили.
– Вы просто слишком искренняя и не понимаете, что убеждения имеют ценность, только когда это осознанный выбор личности, а не мимикрия амебы! – горячилась Наташа.
– Я знаю одно – общество не может существовать без идеологии! – Надежда Георгиевна наставительно подняла палец. – Правильная идеология и здоровая мораль превыше вашей свободы слова, которая ничего не дает, кроме растления душ.
Ирина поморщилась. Противная баба эта директриса, беспардонная, твердолобая, однако замужем. В счастливом браке живет, в полном соответствии с моральным кодексом строителя коммунизма.
Наташа положила ногу на ногу и развязно откинулась на спинку стула, кажется, специально, чтобы взбесить свою собеседницу:
– Ага, ваша идеология всем хороша, только она вытесняет личность. Фокус-покус: мораль есть, а человека нет, одни строители коммунизма кругом. Вот не хотела я с вами спорить, так что вы говорите, это просто слушать невозможно! Ах, Мостовой пропагандирует всякую ересь, допустим, но он вроде доказал любовь к родине честной службой, а какими подвигами могут похвастаться ваши идеальные коммунисты, кроме оголтелого вранья?
Ирина молча включила кипятильник.
– Вы, девушка, не клевещите! Врет как раз ваш Мостовой, а руководители нашей партии честно трудятся на благо народа, – внушительно произнесла Надежда Георгиевна.
– Да ладно, пусть трудятся, я не против. Только Мостовой не врет. Знаете, когда человека придавило бетонной плитой, он кричит что угодно, но точно делает это искренне.
– Да что вы вообще несете?
– Идеология у нас, может, и правильная, только она ужасно давит. Ребенок не успел родиться, а уже знает, как ему надо думать и как жить, хотя не это даже страшно. Ужас в том, что надо все время переступать через себя, убеждать себя в том, чего нет, и не видеть, что есть, и просто врать. Может, ты не хочешь быть пионером, но если посмеешь в этом признаться – все, ты изгой, зачумленный. В комсомол не вступил – все, никакого высшего образования, пусть у тебя семь пядей во лбу. А когда ребенок живет в атмосфере лжи и страха, личность его просто отмирает и он превращается в послушное ничто.
– Вы передергиваете! – Надежда Георгиевна поднялась и сложила руки на груди, сразу став такой внушительной, что Ирина немножко оробела. – Не знаю, где вы живете, в каком мирке и кто вас науськивает, но лично я живу в хорошем и светлом мире, в свободном обществе. Вам, моя дорогая, надо не злобой давиться, а снять ваши диссидентские очки и посмотреть вокруг открытыми глазами. И только после этого вы будете иметь право что-то там высказывать по поводу мироустройства, а пока придержите свои философские заключения при себе. Скромнее надо быть, девушка. Да-да, и нечего фыркать. Это я вам сейчас искренне советую.
– Естественно, у нас же страна советов. Все знают, кому что надо делать, и никто ничего не делает.
– В подобном тоне я отказываюсь с вами разговаривать.
Надежда Георгиевна демонстративно подошла к окну и стала внимательно рассматривать черноватый мартовский снег.
«А ведь и правда, – вздохнула Ирина, – так и есть. Каждая собака четко и уверенно скажет, что тебе надо делать, ни на секунду не задумается. От широты души может еще сообщить, что тебе надо было делать, чтобы не попасть в трудную ситуацию, но как дело доходит до реальной помощи, тут по нулям. Может, действительно потому, что мы ни в себе не видим человека, ни в окружающих, так, болванки с простенькой и универсальной инструкцией. Даже в семье, приходишь с какой-то бедой, а тебе говорят – будь таким, будь сяким. Ты слишком такой-то, выбиваешься из лекал. Тут обрежь, там подтяни, соответствуй стандарту, и все наладится. Главное, не будь самим собой. А потом – странно, а чего это у нас люди столько пьют? Да потому и пьют, что нет навыков решения проблем, все либо безнадежно, либо невозможно».
Она взглянула на Наташу и покачала головой, мол, просила же тебя не провоцировать. Наташа сделала большие глаза, покосилась на Надежду Георгиевну и, пользуясь тем, что та стоит спиной, покрутила пальцем у виска. Ирина развела руками, что за детский сад.
– А теперь послушайте меня обе, – Ирина встала и откашлялась, – вы не на кухне, а в суде и ведите себя соответственно. Мы здесь собрались с одной целью – осудить или оправдать гражданина Мостового. Это все, что от нас требуется. Поэтому отложите на время ваши политические убеждения, здоровую и нездоровую мораль и сосредоточьтесь на процессе. Если вы не можете провести вместе десяти минут, не ввязавшись в идеологический диспут, составьте график пользования моим кабинетом. Во внутреннем дворе у нас есть столовая, на углу – кафетерий. Вы можете по очереди посещать названные пункты, чтобы не оставаться вместе в одном помещении, или курите во дворе, или делайте что хотите, но скандалить вы больше не будете.
