Немного смущаясь, ученый рассказал, что действительно привез девочкам две одинаковые заколки, как всегда. В этот раз он по заданию супруги приобрел своим детям куртки почти на все командировочные, а на ту малость, что осталась, продавщица предложила ему два зажима для волос.
Дядя, довольный, вернулся домой, получил от жены взбучку, ибо куртки оказались слишком на вырост, настроение испортилось, поэтому он не пошел в гости к семье брата сразу по приезде, а отложил до выходных. Тем временем понадобилось срочно напечатать статью на английском языке для публикации в международном журнале. С русской клавиатурой дядя обращался сносно, но латинскую раскладку совсем не знал. Пока бы он натюкал статью одним пальцем, срок приема рукописей истек, поэтому он обратился к знакомой машинистке. Заваленная работой по брови, та отнекивалась, но дядя, не теряя хладнокровия, соблазнил ее заколкой. Решил, что племянницы выросли и научились договариваться, и поклялся себе, что из следующей поездки привезет им что-нибудь посущественнее и в двух экземплярах.
– Вот так, – вздохнул свидетель, – знаете, мне было так неловко, что я не повидался с девочками. К брату на работу заехал, передал сувенир, и все. Думаю, в следующий раз уж приду с нормальными подарками, а…
Он махнул рукой.
Подождав немного, пока он успокоится, Ирина выяснила данные машинистки и хотела отпускать биолога со свидетельского места, но тут вдруг попросил слово Бабкин.
– У вас сохранился кассовый чек? – спросил он напористо.
Биолог в изумлении уставился на помпрокурора.
– Отвечайте, свидетель.
– А зачем он мне? Деньги мои, а не государственные, не под отчет, и возвращать товар я не собирался…
– То есть чека у вас нет?
Бабкин торжествующе осклабился, а биолог вдруг совершенно киношным жестом почесал темя, взлохматил волосы и протянул:
– А вы знаете, может быть, и есть. Не уверен, но такое возможно. На кассе я расплатился сразу за все, и чек сунули мне в пакет с детскими куртками. Как я уже докладывал, куртки детям оказались страшно велики, и супруга убрала их на антресоли. Куртки, естественно, не детей, – улыбнулся биолог, – есть вероятность, что чек тоже там лежит, если жена вдруг его не выбросила. Только, насколько мне помнится, там пропечатаны одни цифры, наименования товара нет.
– Тогда как доказать, что вы купили именно две заколки, а не одну?
Биолог вцепился в край свидетельской кафедры:
– Вы, товарищ, хотите сказать, что я плету всякие небылицы ради того, чтобы выгородить убийцу родной племянницы? Вы сумасшедший?
– Свидетель, чуть-чуть сдержаннее ведите себя, пожалуйста, – мягко сказала Ирина.
– Если чек не найдется, то вместе со мной ходил коллега, он сможет подтвердить, что я две заколки покупал!
Бабкин, кажется, хотел что-то сказать, уже открыл рот, но передумал и заткнулся. Ирина с удивлением заметила, что он нервничает так, что не может этого скрыть. Глаза бегают, руки бестолково теребят бумаги… Неужели только сейчас сообразил, что дело разваливается на глазах?
И защитник что-то не радуется, хотя должен бы. Как Конфуций, просидел в нирване на берегу реки, и вот, пожалуйста, на горизонте показался труп врага. Когда с Мостового придется снять обвинения, формально Полохов выиграет дело, никто не будет знать, что он за весь процесс слова не сказал, нет, адвокат превратится в престижного защитника, благодаря которому был оправдан честный человек, или серийный убийца избежал наказания. Тут кто как поймет, но в любом случае народ повалит к Полохову, а стало быть, и деньги заведутся. Он сиять от счастья должен, но толстая апатичная физиономия выражает почему-то тревогу.
Ирина объявила перерыв и, проходя мимо Бабкина, вдруг почувствовала острый запах пота, пробившийся даже сквозь тяжелый форменный китель и застарелый табачный дух. Значит, действительно сильно испугался помпрокурора, до вегетативной реакции. Только что вызвало в нем такой страх, непонятно.
Она не смогла удержаться и, минуя Бабкина, демонстративно прикрыла нос ладонью.
Наташа с Надеждой Георгиевной сразу пошли на лестницу курить, а Ирина остановилась посреди кабинета, прикидывая, где преклонить голову и чуть-чуть вздремнуть, бессонная ночь давала о себе знать. Поставить стул в уголок за шкафом и прикорнуть…
Но тут дверь распахнулась, и в кабинет влетели Валерий с благоухающим потом Бабкиным, так быстро, что Ирину едва не сбило с ног. Вслед за ними подтянулся Полохов.
Валерий прислонился к двери, чтобы никто не вошел, а Бабкин завизжал, что Ирина позволяет себе черт знает что.
– Я не могу допустить, чтобы вы дискредитировали следствие! – напыщенно заявил он, прооравшись.
– Если все так, как сказала свидетельница, то следствие дискредитирует само себя, – усмехнулась Ирина и, сморщив нос, открыла форточку, – оно бы еще карликов к Мостовому подсадило. Или женщин.
– Нет, дорогая Ирина Андреевна! – вступил Валерий. – Дело все в том, что таких богатырей, как наш подсудимый, найти действительно непросто. Следователь честно взял ребят, что покрупнее, но по сравнению с Мостовым они показались старушке плюгавыми, вот и все. Нужно было вам это сообразить и не фиксировать в протоколе данное несущественное обстоятельство.
Она вздохнула и развела руками: действительно…
– Что ж, ничего катастрофического я пока не вижу, – милостиво произнес Валерий, – вы совершенно правильно сделали, что вызвали понятых, они расскажут, как проходило опознание, и показания Клавдии Семеновны вновь обретут ценность, которой вы хотели их лишить.
– Что ж, замечательно.
– Да, если бы это не вело к затягиванию процесса. Вы уж меня простите, Ирина Андреевна, но со стороны создается впечатление, будто вы хватаетесь за каждую соломинку, чтобы развалить или, на худой конец, затянуть дело. Зачем вам понадобилась машинистка? Ну есть у нее такая же заколка, что дальше?
– Вот мы у нее и спросим, что. Вдруг она – любовница Мостового?
– Если бы это было так, он бы орал об этом, пока не охрип, – буркнул Бабкин.
Ирина улыбнулась:
– Так он же музыкант, богема. Не помнит, как даму зовут, а в лицо узнает.
– Конечно, узнает! Черта узнает, лишь бы от вышки ускользнуть! Ирина Андреевна, я обязан напомнить вам вашу процессуальную роль. Вы судья, а не адвокат.
– Ну поскольку настоящий адвокат не справляется со своими обязанностями, то мне приходится его где-то заменять. – Ирина встала и оперлась ладонями о стол. – Полохов, почему вы не работаете с клиентом? Сидите, как мебель! Хотите, чтобы я сообщила в коллегию, что вы за весь процесс не произнесли ни слова?
– Ну знаете…
– Валерий Игнатьевич, пусть адвокат работает с клиентом и убедит его признать вину.
– Сейчас?
– Да, сейчас, чтобы сознаться, надо быть полным идиотом, – фыркнула Ирина, – но если он признает вину и покается, я дам пятнадцать лет. Идите, Полохов, работайте, и после перерыва положите мне на стол как минимум ходатайство о вызове в суд командира лодки, где служил Мостовой.
