Дел на сегодня было запланировано так много, что только успевай вертеться. С утра Маша быстро заскочила в агентство, прошерстила электронную почту и ответила на самые важные письма, затем доложилась Лавре, которая привыкла быть в курсе всего, что творили ее подчиненные, получила полное одобрение своих действий, отцепила от лежащей в столе связки один ключ от собственной квартиры, кинула его в сумку и отправилась на нефтеперегонный завод, где расторопная Марьяна несколько дней назад выделила ей маленький, но отдельный кабинет.
Свой кабинет на заводе на данной стадии подготовки мероприятия был не прихотью, а необходимостью. Приезжали представители фирмы, украшающей зал. Велись переговоры по оборудованию столовой и приготовлению торжественного обеда. В спортивном зале велись тренировки по крикету. Маша нужна была везде одновременно. Прижимая к уху раскалившуюся от постоянных звонков трубку, она вела переговоры, раздавала указания, благодарила, критиковала, заставляла снять одно и повесить другое, прикидывала цвет штор и размер букетов, руководила установкой большого киноэкрана и подписывала кучу документов. Без кабинета, в котором можно было хотя бы ненадолго скинуть ботинки и водрузить ноющие ноги на стол, а заодно еще и переговорить со ста двадцатью пятью нужными людьми, которые остро нуждались в совете Марии Листопад, было бы совсем тяжко.
На двери ее кабинета вместо таблички с номером висел химический значок «Au» – золото, и подобное проявление расположения со стороны руководства комбината Маша оценила по достоинству. Точнее, со стороны Марьяны, конечно. Наблюдательная помощница генерального директора не упускала из виду любой мелочи, и знак внимания был как раз такой мелочью, необязательной, но приятной.
– Hello, gold Mary. – На пороге кабинета неожиданно появился Гордон Барнз. – I’m glad to see you. I heard that you are now working in the factory.
– Я не работаю на заводе, – улыбнулась Маша, – но мне действительно дали здесь кабинет. Я тоже рада вас видеть, Гордон.
– Мэри, когда вы выполните свое обещание и покажете мне настоящую квартиру времен Советского Союза? – В голосе Барнза сквозила укоризна. – Я согласен с тем, что вы – золото, но в таковом качестве тем более должны выполнять данные обещания.
Маше стало неловко. Она действительно обещала пригласить его в гости, но вместо Гордона сейчас в ее квартире находился совсем другой человек. Кстати, проснулся ли он уже, и если да, то что делает?
– Мэри… У меня такое чувство, что вы не здесь, не со мной, – теперь он говорил с обидой, и Маша тут же выругала себя за неприличное поведение.
– Я здесь, Гордон, – извиняющимся тоном сказала она. – Просто у меня голова забита. Столько дел в связи с этим праздником, с ума сойти! – Она и сама слышала фальшивые нотки в своем голосе, а потому неловко замолчала.
– Мэри, – похоже, Гордон теперь окончательно рассердился, – я не собираюсь навязываться вам. Просто я обратился к вам с просьбой, и вы ответили на нее согласием. Если вас так тяготит мое общество, то я могу отстать от вас раз и навсегда. Хотя, признаюсь, мне бы этого не хотелось, потому что вы мне нравитесь.
Маша решила, что внезапно перестала понимать английскую речь.
– Что? – глупо спросила она.
– Вы мне нравитесь. Вы очень привлекательная женщина, Мэри, и мне бы хотелось познакомиться с вами поближе. Но вы не даете мне такой возможности. Неужели я настолько ужасен?
– О, нет, Гордон, нет. – В его глазах плескалась такая боль, что Маша тут же кинулась спасать и утешать, как поступала всегда. Чужую боль она всегда переносила хуже, чем собственную. – Мне очень интересно с вами, Гордон. И, конечно, я обязательно выполню свое обещание и приглашу вас в гости. Вот, например, завтра. Хотя нет, завтра суббота, и я должна буду работать, у меня запланированы встречи, и я не могу их отменить. Но в воскресенье точно. Приходите ко мне в воскресенье, Гордон, я сейчас напишу вам адрес.
Дверь «золотого» кабинета открылась, и в ней показалась голова Марьяны.
– Маша, я сварила кофе и принесла вам стаканчик, ой, Гордон, – она перешла на английский, такой безукоризненный, что Маша тут же почувствовала себя сельской дурочкой. – Вы здесь. Я думала, что вы сейчас в цехе, вместе с другими инженерами. У вас какие-то проблемы? Я могу вам помочь? Если хотите кофе, то в моей кофемашине хватит еще на чашку.
– Благодарю вас, вы очень любезны, – Барнз чуть склонил голову в церемонном поклоне, – но у меня было дело к Мэри, и мы еще не договорили.
Теперь несчастной выглядела Марьяна, причем настолько, что Маша сочла необходимым вмешаться. От происходящего ей стало неловко, неровные предательские красные пятна заалели на обычно бледных щеках. Она вообще редко краснела, но сегодня кровеносные сосуды отчего-то решили сыграть с нею злую шутку, и теперь Мария Листопад была пунцовой, как девица легкого поведения, застуканная на месте преступления. Никакого преступления против морали и нравственности она, конечно, не совершала, и от этого злилась на себя и краснела еще больше. Уже от злости.
– Гордон, мне кажется, что мы договорились, – сказала она и сунула в руку Барнзу листок с написанным второпях адресом и телефоном. – Я жду вас в воскресенье, часов в пятнадцать. – Она вспомнила, что в Англии двенадцатичасовой формат времени, и быстро поправилась: – Я жду вас в три часа пополудни. Идите, пейте кофе, тем более что мне уже нужно убегать.
– Девушки, давайте примем Соломоново решение и выпьем кофе все вместе. – Барнз рассмеялся, обнажая великолепные белые зубы. Не зубы, а просто вызов обществу. И как у этих иностранцев так получается? – Марьяна, если ты не против, то мы можем перейти к тебе в кабинет и угоститься твоим великолепным кофе. Она варит прекрасный кофе, – последнюю фразу он произнес, повернувшись к Маше.
Та искоса глянула на Марьяну, кислое лицо которой не выражало ни малейшего восторга от подобной перспективы. Маша совершенно не разбиралась в романтических отношениях, но даже ей невооруженным глазом было видно, что помощница директора отчаянно влюблена в статного англичанина, и непонятно откуда взявшееся соперничество с не очень юной и не очень красивой Марией ей совершенно не по нраву.
Всплывшее в голове слово «соперничество» так насмешило Машу, что она даже фыркнула. Ее внешний вид не мог идти ни в какое сравнение с ухоженной красавицей Марьяной, так что волноваться той было совершенно не от чего. Но она волновалась. Высокая грудь под тонкой, несмотря на мороз, шелковой тканью блузки вздымалась, выдавая крайнюю степень возбуждения. Ноздри трепетали, как у скаковой лошади перед стартом. Чуть подрагивали тонкие длинные пальцы с миндалевидными, очень тщательно накрашенными ногтями. Девушка тяжело дышала, и в ее глазах блестели то ли отблески молний обуревавшей ее ярости, то ли просто непролитые слезы.
– Я не буду кофе, – поспешно сказала Маша, которой не хотелось, чтобы из-за нее кто-то плакал. – Мне действительно нужно идти. Марьяна, я вернусь ближе к вечеру, мне нужно обсудить с вами ряд деталей. Гордон, до встречи.
