— Так?
— Переигрываешь, — прокомментировала я строго, хотя губы так и норовили разъехаться в улыбке. — У тебя депрессия, личная трагедия, так сказать, а не разжижение мозгов.
Вот на этой оптимистичной ноте мы и добрались до места назначения. Брат тут же прекратил паясничать, изобразил на лице легкую меланхолию, и мы торжественно вплыли в столовую.
Все обитатели Эрменлейва оказались в сборе, за исключением Саллера — и это, безусловно, радовало. Меня не покидало смутное ощущение, что чем позже нам придется столкнуться, тем лучше. А еще при мысли о герцоге почему-то становилось стыдно за наш обман.
Глупо. И совершенно нелогично.
Да, он спас меня из пожара, приютил в своем доме, охранял, и брат выжил только благодаря его своевременному вмешательству, заботе. В то же время, если не считать последней беседы в парке, я слова доброго от герцога не слышала — одни упреки, обвинения и угрозы. Мы ни о чем не договаривались, я ничего не обещала. С какой стати переживать? И тем не менее чувство вины не проходило. Словно мне доверились, а я… не оправдала.
Встреча с жаждущими общения дамами получилась странной. Нет, сначала все шло очень мило. Свекровь цвела, юная маркиза Тонтен лучилась благожелательностью, даже ее светлость позволила себе скупую улыбку. Мы обменялись церемонными приветствиями, расселись, неспешно приступили к трапезе, и нас начали исподволь, но очень внимательно разглядывать. Минуту, другую… А потом настроение присутствующих заметно изменилось.
Аниаш расстроенно насупилась, Истель удивленно заморгала и уставилась в свою тарелку. Дальмира прищурилась, в ее глазах на краткий миг мелькнуло откровенное злорадство и тут же пропало, сменившись мрачной сосредоточенностью, словно герцогиня пыталась распутать какую-то головоломку. Дальше обедали в гнетущей траурной тишине, как на похоронах горячо любимого родственника.
После десерта, когда мы, воспользовавшись первым попавшимся поводом, торопливо раскланивались, «матушка» все-таки не выдержала:
— Пипи, родной, не расстраивайся, — пропела она ласково. — Всякое бывает, особенно первый раз. Уверена, ты соберешься с силами и не посрамишь гордое имя Ольесов.
Петька подавился прощальной фразой и закашлялся. Истель отчаянно покраснела. А ее светлость, покосившись на воспитанницу, сдавленно прошипела:
— Ани, возьми себя в руки и соблюдай хотя бы видимость приличий.
Задерживать нас не стали. Лишь графиня сокрушенно вздохнула, жестом фокусника извлекла откуда-то неизменный кружевной платок, приложила к глазам и замерла. Судя по всему, приготовилась горевать. Основательно так, со вкусом. Значит, пока не опомнятся, хоть ненадолго, но оставят нас в покое.
— Марусь, я в лекарское крыло — Дильфор просил после обеда обязательно показаться, а ты в библиотеку, — распорядился Петька, когда позади бесшумно закрылась дверь, отрезая нас от напряженно молчащих леди. — Боюсь, не так все просто с этим подтверждением брака, и ждет нас очередная большая подлянка. Заметила, как дамочки отреагировали?
— Угу. Сразу, даже без наших постных мин догадались, что ночью молодые занимались чем угодно, только не консуммацией. Ладно, — торопливо поцеловала брата в щеку и повернула направо, — попробую поискать что-нибудь, а ты давай там побыстрее.
К тому времени как Петька вернулся, бережно прижимая к груди бутыль с очередной порцией местной Виагры, я не только нашла, но успела бегло просмотреть несколько нужных книг. Новости, прямо скажем, особого оптимизма не внушали.
— В общем, так… — Я несколько раз порывалась все объяснить, но горло привычно сжимало спазмом — поблизости постоянно кто-то крутился. Пришлось выбираться в парк и, изображая, что прогуливаемся, резво семенить подальше от дома. — Если коротко — дело дрянь.
— Хм… А подробнее?
— Можно и подробнее. Обычно паре по завершении церемонии в храме надевают специальные браслеты. После подтверждения брака, рождения детей, смерти одного из супругов браслеты меняют цвет и рисунок. Так что по ним всегда все видно — такой своеобразный семейный паспорт. При разводе жрец их снимает.
Петька с сомнением оглядел наши руки, совершенно свободные от каких бы то ни было украшений.
— А?..
— Меня тоже удивляло, что у нас их нет. Тем более Мэарин часто мечтала о том, как на нее нацепят инкрустированные бриллиантами наручники и нарекут графиней Ольес. Но Трэй потащил ее венчаться в Древнюю обитель, а там совсем другой обряд, о котором Мири мало что знала.
— Хуже?
— Сложнее. Танбор в знак своего благословления и нерасторжимости уз дарит молодоженам змей зарока. Это просто так называется, — поспешила успокоить Петьку, заметив, как он брезгливо передернул плечами. — На самом деле змеи — всего лишь брачная татуировка. Вот здесь, на запястье. Первый раз она проступает во время венчания, потом — при подтверждении брака и остается навсегда. После появления потомства, смерти мужа или жены она тоже меняет цвет и рисунок, а вот убрать ее невозможно. У нас татуировка не появилась, и «маменька с тетенькой» мгновенно сообразили, что ночь прошла зря…
— Значит, обмануть никого не удастся, — мрачно подвел итог брат.
— Не удастся… — Я остановилась возле клумбы с ярко-желтыми цветами, похожими на мягкие вязанные домашние тапочки. — Смотри, какие необычные.
— Маха, о чем ты только думаешь? — Петька возмущенно развернул меня лицом к себе.
— О нас с тобой, — подняла руку, вынимая запутавшийся в золотистых кудрях листок, — но цветы все равно забавные. — И продолжила уже серьезно: — Не приживемся мы здесь, Петруш. В поместье оставаться нельзя — если твое «мужское бессилие» затянется, король быстро замену подберет. Бежать в другую страну? Можно, конечно, но… Если верить книгам, благословение Танбора не только связывает, но и отпечатывается на ауре. Ни один жрец этого мира не даст разрешения на другой брак. Ни тебе, ни мне. Не будет у нас на Риосе ни настоящих семей, ни законных детей. Вот так вот.
В мрачном молчании мы сошли с безлюдной в этот час аллеи и, петляя между причудливо подстриженных кустов, не спеша побрели по траве.
— Одно утешает, — подал наконец голос Петька. — Твой безумный план спасти меня, переспав с герцогом, теперь бесполезен.
— Какой план? — тут же ушла я в глухую несознанку.
— Ой, Манюнь, не тупи, — бросили мне с досадой. — Я ж тебя чувствую, как себя… нет, даже лучше. Себя я не всегда понимаю, а вот твои желания — как на ладони. Наверняка собралась героически пожертвовать собой и отдаться герцогу, чтобы сохранить мне жизнь.
— Ну…
— Не нукай. Это с самого начала была плохая идея — я говорил, но ты ж упертая. А сейчас и вовсе смысла нет. Даже если у вас появится с десяток детей, твою брачную татуировку это не активирует. Она появится только после ночи с законным мужем.
Мы посмотрели друг на друга и одновременно скривились.
