Но братца это ни капельки не смутило.
— Вы слыхали, как ревет
Реактивный самолет?
Это ничего не значит:
Наша Маша громче плачет, — поддразнил он, забавно растягивая звуки.
Глупый старый стишок, которым кое-кто доставал меня с самого детства. Петька не хуже меня понимал, что эта досада не всерьез, долго дуться и злиться на него у меня все равно не выйдет. Как и у него на меня. Что поделать, близнецы…
Где-то рядом лениво плескалось море, обдавая нас мелкими щекочущими брызгами, все жарче припекало солнце, впереди ждали десять дней отпуска, и, несмотря ни на что, меня переполняло счастье. Жизнь все-таки прекрасная штука. Как ни крути.
— Маш, — Петька ласково погладил мою руку. — Машунь, ну хватит.
Повела плечом, сбрасывая его пальцы. Они неожиданно легко соскользнули, брат приглушенно охнул, и я удивленно обернулась.
Исчезли море и нагретый солнцем белый песок, стихли звучавшие вокруг веселые голоса. Позади бесновалась стена огня, и Петька, как-то виновато на меня глядя, все пятился и пятился в полыхающее за его спиной пламя.
— Осторожнее!
Испуганно потянулась к нему, но не успела подхватить — он повалился навзничь прямо в ревущую бездну. Оранжевые языки взметнулись к небу и опали, жадно вбирая в себя добычу.
— Нет!..
Я бы закричала, но голос исчез. Стало трудно дышать. Стиснула ладонью горло, до боли впиваясь ногтями в кожу, царапая ее, и… открыла глаза.
Ужасный сон…
Несколько секунд я не шевелилась, медленно приходя в себя. Не давало покоя поселившееся в душе одиночество, словно я недавно потеряла нечто очень важное. То, без чего невозможно дальше существовать.
Могир… Карета… Саллер… Бой… Петька…
Петька!..
Подскочила на месте, лихорадочно озираясь.
Брата нигде не было. Собственно, никого не было. Никого и ничего. Ни повозок, ни магов, ни виконта с герцогом. Я сидела на небольшой идеально ровной круглой поляне, к которой со всех сторон подступал густой лес. Не тот, через который мы еще совсем недавно ехали, а другой, незнакомый и странный. Он завораживал и отталкивал одновременно, а еще до дрожи пугал. Жуткий лес. Чужой.
Я даже не сразу сообразила, что вызвало у меня такое чувство. Потом поняла.
На первый взгляд деревья, кусты, трава казались такими же, как раньше. И в то же время их цвет, размеры, форма неуловимо изменились. Некоторые краски поблекли, другие, наоборот, стали неестественно яркими.
Затянутое свинцовыми облаками небо. Темные стволы, за которыми чудился странный призрачный полусвет. Серая трава, и на ее фоне как брызги крови — пятна крупной нереально красной земляники.
Ветер не шевелил ни траву, ни листья. Вокруг стояла невероятная глухая тишина — словно я попала на склад, доверху забитый ватой. Нервно откашлялась, и звук тут же растворился, моментально поглощенный этим безмолвием. Шорохи, скрипы, постукивания, запахи, звонкий птичий гомон — все, что является неотъемлемой частью даже самой маленькой рощицы, здесь отсутствовало полностью. Лес как будто умер или затаился в недобром ожидании.
Метрах в пяти от меня толстое корявое дерево, похожее на клен — во всяком случае, у него были такие же перистые листья, вдруг пошевелилось. Нет, не ветки закачались или листья затрепетали, а само дерево, казалось, переступило с ноги на ногу. Дернулось и застыло в нерешительности: сделать шаг вперед или нет? А потом мне почудилось, что оно меня… рассматривает.
Какие глупости иногда приходят в голову. Отвернулась, зябко передернув плечами. Не оттого, что замерзла, — от напряжения. Холода я не ощущала, тяжелый густой воздух был немного сыроватым, но теплым.
— Хоть что-то как надо, — мелькнула вялая мысль, — а то ни одежды, ни спичек у меня с собой нет. И Петьки тоже нет. Совсем…
Острое чувство утраты спазмом сдавило грудь.
Как же в ту минуту хотелось… отчаянно хотелось поверить, что мои воспоминания — всего лишь глюк, фантасмагорическое видение. А бой мне просто приснился.
Вот сейчас очнусь в карете в липких объятиях Лейфри. Пусть так, пусть даже Саллер не успеет прийти… Все, что угодно, только не прощальная улыбка исчезающего в огне брата. Только не его смерть. Если мэссеру суждено догнать, победить и спасти, то только нас обоих.
Из беспросветного отчаяния, в которое я начала скатываться, меня вырвал слабый звук. Странно, как он сумел пробиться ко мне, не увязнув в этой ватной тишине.
Прислушалась. Стон — теперь я точно различила, что это стон — повторился. Там, под деревом, что совсем недавно бесцеремонно меня разглядывало, лежал человек, и он явно нуждался в помощи.
Все другие мысли тут же выветрились из головы. Не помню, как оказалась на краю поляны возле распростертого у корней «клена» мужчины.
Саллер…
Ноги подкосились, и я сползла на землю, жадно изучая знакомые черты. Посеревшее лицо, бескровные губы, темные круги под опущенными ресницами. Герцог был без сознания, сердце едва билось, но все-таки он дышал… Дышал! Пусть очень тихо, медленно, почти незаметно.
Убедившись, что все мои отчаянные попытки привести его в чувство бесполезны, задумалась, что же теперь делать. Вспомнила болезнь «мужа», объяснения лекаря, который каждый день подробно докладывал мне о состоянии графа. У Рэма, скорее всего, такое же магическое истощение, а как действовать в подобных случаях, я совершенно не представляла. У меня не имелось ни нужных лекарств, ни необходимых целительских способностей. Если честно, вообще ничего не было, кроме упрямого желания помочь… Спасти.
Смогла же я во время сражения подпитать Саллера силой, вдруг и сейчас получится? Так… Куда Дильфор обычно клал руки? Повторяя жест мастера, положила ладони на грудь герцога, закрыла глаза, сосредоточилась и… не ощутила никакого отклика. То есть абсолютно. На этот раз чуда не произошло.
Наверное, я уже отдала мэссеру все, чем владела. Или эти невероятные способности активизируются только в минуту смертельной опасности. А скорее всего, я просто не обладаю нужными навыками — всплеск дара произошел спонтанно, помимо моей воли и желания. Что ж, если магия бесполезна, значит, буду делать то, что умею. Пусть умею я совсем немного.
Еще раз внимательно осмотрела Рэма.
Рубашку покрывали брызги грязи, многочисленные подпалины, она порвалась и кое-где просто висела лохмотьями, оголяя крепкий торс. Слева на боку расплывалось большое кровавое пятно.
Быстро стянула с мужчины остатки тонкой ткани. Удар пришелся по касательной, рассекая кожу и мышцы до кости. Для мэссера подобное повреждение ненамного опаснее царапины, он бы точно не потерял сознание. Значит, я права, это не забытье тяжело раненного, а магическая кома. Что там Дильфор о ней говорил? Ладно, потом, все потом. Сейчас надо заняться боком — его следовало хотя бы промыть и перебинтовать.
