Трудно себе представить волнение, в котором находился патер Лашез, ожидая возвращения Франсуазы. Услышав знакомый звонок, он опрометью бросился отворять дверь и, забыв всякую предосторожность, закричал чуть не на всю улицу:
— Ну в чем дело, рассказывайте скорее!
Франсуаза бросила на него странный взгляд и молча указала на соседнюю комнату.
— Боже! Что за торжественный вид! Видели вы Кольбера?
Но вдова упорно молчала, она тщательно затворила дверь, опустила занавески, хотя ставни уже были заперты, и тогда только сказала патеру:
— Я не видела его!
— А! Так вы были у кого-нибудь другого?..
— Сам король принял меня!
— Король?!
— Да! Он знает о вчерашнем собрании! Ему известно все, что здесь говорилось, — от первого до последнего слова!
— Несчастная, ты лжешь!.. Или ты изменила нам?!
— Ни то ни другое.
— Но ты, конечно, ни в чем не призналась?
— Напротив, я видела в чистосердечном признании единственное для себя спасение.
— Бесчестная! И ты не постыдилась купить свое спасение ценой нашей гибели?..
— Успокойтесь! Король так презирает вас всех, что не считает даже достойными наказания.
— Но кто же мог выдать наши планы?
— Очевидно, что между нами есть шпион, предатель!
Но кто именно — неизвестно! Послушайте моего совета, патер Лашез, вы видите, с какими низкими людьми вам приходится иметь дело. Бросьте их и ожидайте терпеливо той минуты, когда наступит время действовать, и я буду верной вашей союзницей.
— Но как же ты оправдала себя в глазах короля?
— Я высказала ему все то, что говорила вам вчера!
— И он не рассмеялся, не принял тебя за сумасшедшую?
— Напротив, он был очень тронут, назвал меня своим другом и назначил пенсию в две тысячи ливров.
Патер долго не отвечал ей. Наконец он взял ее руку и поднес к губам.
— Ну, Франсуаза, ты победила меня!.. С этой минуты я разрываю всякую связь с нашим обществом и буду действовать с тобой заодно!
Глава III. Домашняя война
Филипп Орлеанский был, без сомнения, человек малодушный, слабый, истративший последний остаток энергии в порочных удовольствиях, которым он чрезмерно предавался, но тем не менее, когда Лорен открыл ему глаза на отношения Анны и короля, вся бурбонская кровь герцога вскипела. В первую минуту он хотел сделать жене и брату самый грубый скандал, но Лорен, д’Эфиа и де Гиш успели удержать его от такой безумной выходки, которая при настоящем расположении духа короля могла кончиться самой трагической развязкой. Герцог выслушал советы своих приятелей, решился терпеливо ожидать лета и тогда, отправившись в Сен-Клу, на свободе отомстить своей преступной жене.
В конце мая члены королевской фамилии начали разъезжаться. Королева Генриетта вернулась в Сен-Коломбо, королева-мать — в Мезон-Мениль, их величества переехали в Сен-Жермен, а герцог Филипп отправился в Сен-Клу, объявив Анне, которая оставалась еще в Париже, что он надеется видеть ее не позже, как через неделю. В августе все королевское семейство должно было собраться в Версале, который предполагали открыть к этому времени перед взорами изумленной Франции.
Анна отправилась в Сен-Клу, не имея ни малейшего подозрения о злобных замыслах герцога. С ней поехали Лавальер, леди Мертон и секретарь Лафонтен. Герцогиня была слишком уверена в своем могуществе, чтобы опасаться каких-нибудь неприятных действий со стороны своего супруга. Кроме того, Анна уговорилась с королем, что два раза в неделю она и Лавальер будут иметь с ним свидание в замке Марли, а если какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешает дамам явиться в условленный день, то его величество должен сам прийти в тот же день вечером в павильон, находящийся в парке Сен-Клу. Однако с первой минуты приезда герцогиню неприятно поразили два обстоятельства: во-первых, к ней никто не вышел навстречу — ни сам герцог, ни один из кавалеров из свиты; во-вторых, двор и парк были наполнены солдатами, так что замок казался цитаделью, в которой содержался какой-нибудь важный преступник. Войдя в свой салон, она была крайне удивлена, увидев там Филиппа и его кавалеров. Герцог Орлеанский не потрудился даже встать, чтобы приветствовать свою супругу.
— Благодарю вас за любезную встречу, — холодно сказала Анна, — я очень устала после дороги и потому прошу извинения, что не могу провести сегодняшний вечер в вашем обществе.
— Ах, как это противоречит моим желаниям! Мне так хотелось поговорить с вами. Но надеюсь, вы не настолько утомлены, чтобы не подарить мне какого-нибудь часа. Дамы, оставьте нас.
Анна вспыхнула:
— Я полагаю, что право отпускать моих дам принадлежит только мне одной! Во всяком случае они не уйдут отсюда раньше ваших кавалеров!
— В таком случае прошу вас уйти.
Придворные вышли из комнаты. Дамы — в величайшем смущении, кавалеры — с насмешливыми улыбками. Анна села в кресло.
— Что вам угодно от меня?
— Я ничего не желаю от вас, мадам, я хочу судить вас и имею на это право, как муж и как дворянин, которому вы нанесли самое тяжкое оскорбление!..
— Ваши слова были бы смешны, месье, если бы не были так жалки!
— Мадам, не раздражайте меня! Вы играете в опасную игру!
— Я не имею ни малейшего желания раздражать вас, напротив, я даже рада, что вы затеяли этот разговор, так как мне давно уже хотелось выяснить наши отношения. Посмотрим, кто прав: вы или я!
— Вот это мило! Вы, кажется, намерены обвинять меня?
— Я сейчас докажу вам, что имею на это полное право. Помните ли вы, месье, ваш первый визит в Мезон-Мениль и разговор, который мы вели, оставшись наедине?
— Помню.
— Стало быть, вы не забыли также и моих слов, что если вы выдадите когда-нибудь тайну вверяемых вам планов, то я сделаюсь вашим непримиримым врагом. Вы торжественно поклялись мне сохранить все в величайшем секрете — и как же вы сдержали ваше слово? В тот же день вы выболтали весь наш разговор одному из самых негодных мальчишек, окружавших вас!..
— И нисколько не раскаиваюсь в своей болтливости! Ваши планы, мадам, были такого рода, что мне нельзя было согласиться на них очертя голову, и я поступил чрезвычайно благоразумно, посоветовавшись с Лореном.
— Не стану говорить, как я глубоко раскаиваюсь, что стала женой подобного человека, не стану говорить о моем глубоком презрении к вам, скажу только одно: вы нарушили клятву, данную мне, и потому все отношения между нами должны быть прерваны; я считаю себя свободной от всяких обязательств относительно вас. Единственная связь, существующая между нами, — это уважение к имени, которое мы оба носим!
— Короче говоря, вы желаете возвратить себе полную свободу, которой можно располагать тем с большим удобством, что она будет прикрыта герцогской мантией Орлеанов!
