Филипп злобно засмеялся.
— Чтобы делать такие непозволительные намеки, нужно иметь веские доказательства!..
— О, за ними дело не станет! После того вечера, когда вы, гуляя с Лореном, в первый раз вкусили сладость измены, вы имели тайное свидание с королем! Не так ли?
— Герцог, — воскликнула Анна, вне себя от негодования, — если в вас осталась хоть капля совести, то скажите мне: неужели Лорен осмелился сказать вам, что я позволила ему что-нибудь больше обыкновенной беседы?..
— Конечно! Он в таких красках описывал мне вашу красоту, что я имел даже глупость приревновать его.
— Ваше подозрение так чудовищно, что я считаю унизительным для себя оправдываться! Его величество защитит меня от подобных оскорблений!
Анна быстро встала и хотела уйти, но Филипп схватил ее за руку и силой усадил в кресло.
— Позвольте, мадам, — сказал он, — вы еще останетесь!
Вы напрасно надеетесь, что король может спасти вас. Теперь никто не вырвет вас из моих рук! Я не могу заставить вас полюбить меня, не могу внушить вам уважение к себе, но могу сломить вашу гордость, высокомерие и принудить повиноваться. Вы будете играть ту же жалкую роль, которую хотели навязать мне. С этой минуты вы сделаетесь игрушкой, куклой в моих руках… и уж потешусь же я над вами!.. Я хочу, могу и исполню мои угрозы, хотя бы ради этого мне пришлось явиться в Версаль вдовцом!..
В начале этого разговора герцогиня чувствовала только непреодолимое отвращение к мужу, но последние слова навели на нее ужас: не оставалось сомнения, что против нее составлен целый заговор, душой которого должен был быть Лорен, а она знала, что этот человек способен на все, даже на злодейство. Чувство самосохранения заговорило в ней. Анна поняла, что единственное спасение для нее — прибегнуть к хитрости.
— Знаете ли, герцог, несмотря на всю грубость ваших слов, меня радует, что я снова вижу в вас мужчину, и я, признаюсь, начинаю чувствовать к вам нечто похожее на уважение.
Герцог покраснел от удовольствия, но отвечал с кажущимся равнодушием:
— Не думайте поддеть меня этими льстивыми фразами.
— Можете верить или не верить — как вам угодно! Но я обещаю вам полную покорность до тех пор, пока вы сумеете сохранить это импонирующее влияние на меня.
— О, в энергии недостатка не будет!
— Чего же, однако, вы от меня хотите?
— Начиная с этого дня, вы будете пленницей в Сен-Клу. Если вы пожелаете погулять в парке, то не иначе, как в сопровождении одного из моих кавалеров. Не делайте бесполезных попыток к побегу, весь замок и парк охраняются бесчисленной стражей и… я не могу ручаться за всякую шальную пулю!
Анна побледнела.
— Я готова исполнить ваши приказания, месье, но должна предупредить вас, что король будет приходить инкогнито в парк для свидания с девицей Лавальер, и я боюсь, что при подобных условиях жизнь его величества может подвергнуться опасности.
— Ну что же делать! — злобно прошептал Филипп. — Браконьера и переодетого короля трудно различить в темноте!..
— Неужели вы не остановитесь даже перед братоубийством?.. Послушайте, я знаю, что этот адский план внушен вам Лореном, который успел убедить вас, что таким образом вам откроются ступени трона, а вы были настолько слепы, что поверили ему! Разве вы не видите, что этот обманщик смотрит на вас только как на орудие, чтобы самому занять первое место в государстве! Ведь недаром же он выдает себя за сына Гастона Орлеанского!.. Верьте моему слову: если король погибнет от пули какого-нибудь стрелка в вашем парке, Лорен первый выдаст вас как убийцу и собственными руками приготовит для вас вторую пулю. Боже, как вы ослеплены! Вам расставляют самую гнусную ловушку, а вы воображаете, что это гениальный план, который сделает вас повелителем Франции!.. Остановитесь, пока еще не поздно! Лорен уже привел вас на край пропасти!
Герцог был потрясен словами Анны. Страшная картина, нарисованная ею, разрослась в его воображении до невероятных размеров.
— Анна, — проговорил он глухим голосом, — это невозможно, невероятно… вы нарочно пугаете меня несуществующими ужасами…
— Несчастный! Вы вспомните мои предостережения, когда события покажут вам их справедливость!..
— Хорошо, Анна, я готов последовать вашим советам, готов снова верить вам, но с одним условием — докажите вашу невиновность!
— Каким образом?
— Исключите Лавальер из числа ваших придворных дам. Тогда вы будете избавлены от необходимости стоять ширмой любовной интриги короля.
Сердце Анны замерло, она смотрела на Филиппа безумными, широко раскрытыми глазами.
— Хорошо, — прошептала она побелевшими губами, — ваше желание будет исполнено…
— Это единственное средство, которым вы можете вернуть мое расположение и доверие! — проговорил герцог и вышел из комнаты.
Когда придворные дамы, узнав, что супруги расстались, поспешили к Анне Орлеанской, они нашли ее в глубоком обмороке.
— Ну что, ваше высочество, — спросил Лорен герцога, — она кротка теперь как ягненок?
Свирепый взгляд был единственным ему ответом.
— Следуйте за мной, господа, — сказал Филипп резким тоном.
Три любимца переглянулись с изумлением и молча последовали за Филиппом. Придя в свой кабинет, герцог обратился к Лорену с невыразимым бешенством:
— Если ты еще когда-нибудь осмелишься вмешиваться в мои семейные дела, то я прогоню тебя как последнего лакея и сделаю тем же самым нищим, каким ты был до той минуты, когда я бросил на тебя свой благосклонный взгляд. Берегись! Двух герцогов Орлеанских слишком много для Франции!
Де Гиш, вы будете исполнять обязанности Лорена, пока его кровь не поостынет в обществе конюхов и егерей!
Все стояли, точно пораженные громом. Первый опомнился д’Эфиа, он схватил за руку Лорена и вытащил его в соседнюю комнату.
— Ступайте к себе и не попадайтесь ему на глаза. Он так взбешен, что способен убить вас!
— Ага, — пробормотал сквозь зубы Лорен, — так один из нас лишний — и твой бараний мозг сообразил это! Хорошо же, ты сам произнес свой приговор!
На другой день герцогиня Орлеанская в присутствии мужа объявила девице Лавальер, что она освобождает ее от обязанности статс-дамы.
— Мое спокойствие так же, как и мои обязанности по отношению к супругу, запрещают пользоваться дольше вашим обществом, — сказала она грустно, но холодно.
Не позже, чем через час, Лавальер, разгоряченная, вся в слезах, уже сидела в карете, которая должна была отвезти ее в Сен-Жермен.
Герцог был в восторге от послушания жены и в самом отличном расположении духа уселся играть в ландскнехт.
Едва наступили сумерки, как к замку прискакала целая толпа всадников.
