— Ну зачем мы пришли сюда, ваше высочество? — гневно воскликнул Бульон. — Мы даем только возможность этой лукавой кошке вонзать в нас свои когти!
— Вот что! Да разве я не могу доставить себе удовольствие посмеяться над вами, когда вы таким коварным образом передали мои любовные права синьорам?
— Ни слова больше, Нинон, если действительно не хотите меня с ума свести! — с умоляющим видом обратился к ней взволнованный Конти. — Я знаю, вы можете быть благородной и, если бы заглянули в мою душу, если бы знали, как все это произошло, вы бы пожалели меня, пожалели, что я стал жертвой этой подлой итальянской интриги!
— Ах! Так вы с завязанными глазами попались в ловушку? О, бедный! И вы, герцог, также? И Вандом, который даже не отважился прийти сюда? Всех постигла одинаковая участь!
Да, я этому вполне верю! Вы, вероятно, явились к эминенции из лагеря, сказали ему пару слов в свое оправдание, и он повел вас к их величествам. Король, конечно, дал вам милостивый поцелуй, поручил управление огромной провинцией и затем, в придачу, вы получили еще кардинальскую племянницу.
Как хотите, но это чистейшая ложь!
— Но будьте же рассудительны по крайней мере! — закричал Бульон.
— Не хочу я быть рассудительной, потому что и вы не были рассудительны. Вместо того чтобы прийти ко мне, откровенно рассказать все эти истории про свадьбы, вы потихоньку, точно лисы, после продолжительного отсутствия улепетываете в Париж, и я уже от других узнала, что вы женились и хотите стать скромными отцами семейств. Господин принц только ради этих мальчиков удостоил отвечать на мое покорнейшее прошение и к ответу милостиво прибавить свой поклон!
— О, браните, насмехайтесь! — воскликнул Конти. — Если бы даже вся Франция смеялась надо мной, я бы не мог сильнее ненавидеть тех негодяев, которые меня обманули!
Какое-то неприятное, несвойственное принцу выражение лица и суровость, которую он противопоставил веселости Нинон, наконец обезоружили ее.
— Ну-с, ваше высочество, если вы действительно обмануты, то и я не хочу больше мстить вам и прощаю вас. Прошу, однако, рассказать мне все, как было, и если я увижу, что кардинал мошеннически поступил с вами, то горе ему! Мой язык наделает ему немало вреда и честь его может сильно пострадать.
— Нужно вам сказать, что когда революционное движение уже подходило к концу, я находился в Пезенасе и собирался соединиться со своим братом и испанцами по ту сторону Пиренеев, чтобы вместе двинуться на Лионне.
— Где вы потерпели бы неудачу, потому что Хокинкур стоял уже со своим войском на берегу самого устья Роны, — резко воскликнула госпожа де Сен-Марсан.
— Ого, ваша новая дуэнья разбирается в тактике! — со смехом шепнул Бульон Нинон.
— Извините, это не моя дуэнья, а вдова, графиня де Сен-Марсан; ее муж был убит на севере.
Мужчины почтительно поклонились графине, а Конти с участием пожал ей руку.
Затем принц продолжал свой рассказ:
— По воле судьбы у меня был секретарь, бездельник Серасин, которому я, к несчастью, безгранично доверился; в то же время и духовник мой, аббат де Карнак, оказался продувным мошенником.
— А что же вы ничего не сказали о той даме, которая, говорят, прекрасно умела занять вас во время войны и до сих пор живет в Пезенасе? Вам, конечно, предстоит теперь разлука с нею, потому что итальянки ревнивы до забвения и способны на преступление.
Бульон лукаво улыбнулся. Конти сильно покраснел, но ничего не отвечал на замечание Нинон и только с большей поспешностью вернулся к прерванному рассказу:
— Серасин и аббат неотступно убеждали меня помириться с правительством. Брат мой со своим вспомогательным войском не соединился со мной, а поспешил во Фландрию. Я чрезвычайно нуждался в деньгах и провианте, и, к довершению всех невзгод, секретная моя переписка исчезла совершенно необъяснимым образом. Мне оставалось одно — уступить! В это время я получил письмо от кардинала, в котором он мне делал такие предложения, что, будь я победитель и предписывай мир королю, то и тогда бы они не могли больше удовлетворить мою честь. Я попал в эту ловушку. Посланный, повезший и мой ответ в Париж, так хвалил небесную красоту Мартиноци, так много говорил о добрых чувствах ко мне Мазарини, что я окончательно стал в тупик. Серасин воспользовался моими колебаниями, чтобы, со своей стороны, подвинуть дело примирения, он указывал на окончательное мое разорение и непрочное положение среди обеих партий…
— Ну и вы попались!..
— Я решился передать свои войска графу д’Аво и отправиться в Париж. Мне интересно было лично удостовериться в выгодах своего положения и честности правительства, а еще интереснее взглянуть на ту особу, которую прочили мне в жены. В первое же мое свидание с Мазарини он действительно обошелся со мной, как с близким родственником, и затем недолго думая представил Марианне Мартиноци как жениха.
— Ха-ха, иначе и быть не могло; вы ведь уже передали свои войска другому, попались ему в руки и не могли больше избегнуть этой женитьбы!
— И я покорился судьбе; вчера я уже обвенчался с Марианной и утешал себя только мыслью, что судьба Бульона и Вандома не лучше моей… Между тем после свадьбы я был поражен неожиданным открытием: кардинал повел меня в свой кабинет и показал мою тайную, пропавшую переписку… Затем он взял ее и бросил в камин, желая, вероятно, этим великодушным поступком предать забвению мои планы относительно его низвержения!
— Черт возьми! — воскликнула Нинон, вскочив с места. — Кардинал устроил заранее всю эту историю с Серасином и аббатом, это несомненно. Вам же оставалось или жениться на девице Мартиноци, или попасть в общество милого Реца, в Венсенский замок. Нечего сказать! Капитальная иезуитская проделка!
— Но за это мой скромный аббат получит, вероятно, первое свободное епископское место.
— Ну, однако, Конти, теперь уже делать нечего. Вы женаты и должны привыкнуть к своим худощавым, желтым женам. Все устраивается, как того хочет хитрый кардинал, и, может быть, так будет и лучше. Но отвечайте мне еще на один вопрос, который меня очень интересует; отвечайте честно, потому что я все равно узнаю правду.
— Что же вам угодно?
— Хороша синьора Мартиноци?
— Гм! У нее довольно обыкновенное лицо. Она смугла, как недоспелый каштан, и холодна, как статуя.
— О вы, бедный! И ради нее вы должны расстаться с прелестной особой в Пезенасе? Я бы до смерти плакала над вами, но боюсь, что от этого покраснеют глаза.
Госпожа де Сен-Марсан позвонила, и Лоллота привела мальчиков.
— Его высочество принц! — обратилась к ним Нинон, указывая на Конти. — Любите его, как любите меня, дети! Подойдите и поцелуйте ему руку!
И она подвела их к принцу. Принц улыбнулся.
— Так вы хотите быть у меня пажами, хотите учиться служить, чтобы впоследствии управлять другими?
