— Анна!.. — прошептал он, падая к ее ногам. — Простите меня!
— Я сама нуждаюсь в твоем прощении, Филипп, — отвечала герцогиня, перебирая его шелковистые волосы. — Мы оба поступили как дети! Вместо того чтобы стараться укрепить нашу взаимную привязанность, мы позволили негодным личностям поселить между нами раздор!
— Я был совершенно ослеплен!..
— Да и я, мой друг, не лучше вас! Вместо того чтобы принять все меры для устранения этого пагубного влияния, я постепенно удалялась от вас, чем враги мои успешно воспользовались!
— Но зато теперь, моя дорогая, я не поддамся ничьему влиянию, кроме твоего!
— От всего сердца верю тебе, Филипп, но, признаюсь, я была бы несравненно спокойнее, если бы Лорен не находился постоянно около тебя!
— Если ты этого непременно желаешь, то я удалю его!
— О нет, это даст пищу злым языкам! Я хочу, чтобы шевалье перешел на службу ко мне!..
Филипп побледнел.
— Анна… я боюсь за тебя… он человек с дурными правилами!
— О, не беспокойся! Эти люди опасны только до тех пор, пока их не узнают, а я слишком хорошо понимаю шевалье Лорена!
— Твоя воля — закон для меня!.. — прошептал Филипп глухим голосом. — Но, умоляю, берегись его!..
На другой день шевалье де Лорену было объявлено, что он переходит в штат герцогини Орлеанской.
Глава VI. «Дон Жуан»
Вдова Скаррон жила все в том же сереньком домике на улице Тиксерандери и имела все тот же строгий вид. Но она уже больше не попрошайничала и не толкалась по передним знатных лиц. Ее платье хотя и незатейливо, но сшито из хорошей материи. Во всем проглядывает тонкий вкус и даже некоторая кокетливость. После аудиенции у короля она приняла за обыкновение делать в лифе узкий разрез спереди, который впоследствии был метко назван «Секретом для слепцов». В настоящую минуту, вечером, у нее сидят гости — патер Лашез и его помощник Летелье, брат павшего министра.
В камине весело горел огонь, свечи в канделябрах ярко освещали комнату, и общество сидело за ужином, который, несмотря на свою простоту, тем не менее казался очень вкусным.
— Итак, «Тартюф» будет дан? — спросила Франсуаза.
— Да, завтра вечером, при дворе, — вздохнул Лашез.
— Наша партия, разумеется, одержала бы верх, если бы не вмешательство Тюренна, Конде и Конти, — прибавил Летелье.
— О! Теперь мне все понятно! — вскричала Скаррон. — Король не мог отказать просьбе своих героев, потому что в скором времени он сам будет нуждаться в их помощи. Но я убеждена, что его величество останется недоволен «Тартюфом».
— Ваша догадка совершенно справедлива, — заметил Лувуа, — мой племянник сообщил мне под величайшим секретом, что король тайно готовится к войне. Но вот странность: Анна Орлеанская и Кольбер, которые действовали до сих пор чрезвычайно согласно, совершенно разошлись в этом вопросе. Кольбер хочет мира, а Анна стоит за войну.
— Ну король, конечно, сделает то, чего желает Анна. А вот что важно, — Скаррон ближе придвинулась к патеру Лашезу, — кажется, из Мадрида пришли нехорошие вести.
— Даже очень нехорошие, — мрачно произнес провинциал. — Отец Терезии, король Филипп Четвертый, безнадежно болен — его дни сочтены. После его смерти на престол должен вступить несовершеннолетний инфант дон Карлос. Разумеется, будет назначено регентство и при таком соседе, как Франция, это поставит Испанию в самое затруднительное положение.
— Верно ли это известие? — с живостью спросила вдова.
— Не подлежит никакому сомнению, потому что оно получено от нашего генерала, который вместе с тем приказывает нам поддерживать всеми силами испанскую партию и препятствовать всякому враждебному действию Людовика против семейства его жены. Конечно, положение Филиппа должно оставаться тайным как можно дольше.
— Но в таком случае нам нужно поддерживать Кольбера и стараться продлить мир!
— Не совсем так, — возразил Лашез, — следует действовать против герцогини Орлеанской!
— Боюсь, что вы потерпите в этом случае полную неудачу. Женщину может низвергнуть только женщина же.
— Что вы хотите этим сказать?
— Значение Анны может быть только тогда подорвано, когда вместо добродушной Лавальер ей противопоставят другую любовницу, которая была бы предана королеве и нам и вместе с тем настолько обладала бы умом, красотой и страстностью, что могла бы стать достойной соперницей прекрасной герцогини. Такую госпожу нашла сама королева Терезия, и я буду руководить ее действиями!
Оба патера с удивлением взглянули на Скаррон.
— Вчера я уже имела по этому поводу тайную аудиенцию у королевы.
— Но кто же та, которая так неожиданно явится к нам на помощь? — спросили в один голос Летелье и Лашез.
— Маркиза де Монтеспан!
Последовала продолжительная пауза. Первый заговорил Лашез.
— Понравится ли она королю?
— Король уже заметил ее!..
— Каким же путем вы надеетесь получить влияние на маркизу?
— Она обещала мне место своей первой камер-фрау, как только Лавальер уедет из Версаля!..
Лашез бросил на вдову взгляд, полный восторга и удивления.
— Я предвижу, что близка та минута, когда созреют наши планы. Другая партия станет во главе государства, а с ней вместе и другой образ правления. Одна только особа стоит у нас на дороге, покорившая всю душу короля…
— Анна Орлеанская?
— Да, и она должна погибнуть, если вы хотите, чтобы ваша звезда взошла когда-нибудь!.. Святой отец благословляет вас на это великое дело! А чтобы вы при выборе средств не останавливались страхом греха, его святейшество шлет вам заранее свое отпущение!..
Патер вынул из кармана длинный кожаный футляр и, благоговейно поцеловав его, подал Франсуазе.
Молодая женщина вскочила с пылающим лицом, перекрестилась, преклонила колени и дрожащими руками взяла драгоценный документ.
Когда патеры ушли, госпожа Скаррон заперлась в своем кабинете и долго с сияющим лицом осматривала пергамент из Рима, с его печатями и гербами. Потом тщательно свернула его и, спрятав в футляр, достала лист бумаги и написала следующее письмо:
«Ваше величество!
Считаю священной для себя обязанностью сообщить вам, что король испанский Филипп IV безнадежно болен и что ревностно хлопочут о назначении регентства после его смерти. Это известие только что получено из Рима от генерала иезуитского ордена здешним Главным провинциалом. Счастливой возможностью оказать услугу вашему величеству я имею честь быть вашей всепокорнейшей слугой.
Франсуаза Скаррон».
Она с улыбкой сложила письмо и проговорила:
