— Анна, я не понимаю ни вас, ни самого себя и ничего на свете! Как согласовать ваше великодушие ко мне с вашей любовью к королю, а мою неприязнь к вам с тем, что вы сделали для моего спасения? Вам так легко было избавиться от человека, которого вы не любили, который ненавидел вас, предоставив ему идти своим путем — путем позора и бесчестия! А вы!.. Что делаете вы? Вы берете на себя его преступление и обращаете его во вполне обдуманную военную хитрость?! Мне представляется, что я пловец среди бурного моря, готового ежеминутно поглотить его утлый челн! — Он закрыл лицо обеими руками…
Анна тихо отвела его руки и, глядя на него с добродушной улыбкой, сказала:
— Держитесь же крепче за кормчего! Ведь я жена вам и клянусь вечностью, скоро, скоро мы будем в гавани!
— Да, в гавани, — и конец всем ссорам, конец вражде!
— Но для этого необходимо одно: я хочу и должна знать правду, одну строгую правду, будь она хуже всего на свете!
Что побудило вас, героя Кведенарда, принять участие в постыдных планах герцога Лотарингского? Пусть Бог будет свидетелем вашего признания!
— Анна, я не буду вспоминать прошлого, не буду повторять, как огорчали вы меня, как оскорблял я вас… Дьявольская хитрость и пронырство Лорена так вооружили нас друг против друга, что мы едва не дошли до преступления, до убийства!
— Я никогда и ничего не замышляла против вас!
— Ему хотелось или меня погубить, чтобы после моей смерти овладеть вами и моей герцогской короной, или же сделать меня вашим убийцей! Тот роковой год, когда я, опьяненный злобой и вином, вздумал покончить с вами, наложил на меня печать вечного позора! Я чувствовал, что заслужил ваше уважение, но его мне было мало! Сердце оставалось пусто, и даже то, чего добился я мечом, принадлежало моему брату и повелителю, которого я никогда не любил! Мы проливаем кровь свою, мы работаем, а слава достается ему одному! Он втаптывает нас в грязь, чтобы самому стать исполином! Вот в это-то время я сблизился с Карлом Лотарингским.
Он предчувствовал, что должен в скором времени стать жертвой ненасытного честолюбия Людовика. От имени императора германского предложил он мне Бургундию и Эльзас. Д’Эфиа привез подтверждение этого обещания из Эскуриала и даже от самой Терезии, а де Лорен — из Вены… Анна, я думал о детях наших! Думал и о том, что царственной дочери Стюартов надо быть на троне, а не добиваться милостивой улыбки короля наравне с Лавальер и Монтеспан! Бургундия могла быть нашим герцогством, нашим владением… Время было удачно выбрано: испанская придворная клика победила… Вдруг явились вы, и, избавив меня от позорного имени изменника, уничтожили и все мои надежды.
— Филипп, несмотря на все, что произошло между нами, вы все-таки меня любите?
Он с силой вырвал у нее свои руки и отвернулся к окну.
— Люблю, несмотря ни на что! — вырвалось у него с глубоким вздохом.
Рука Анны тихо легла на его плечо.
— Так есть еще в мире преданное мне сердце, есть человек, любящий меня, несмотря на все оскорбления! Но, Филипп, как могли вы быть ослеплены до такой степени, чтобы не видеть: корона Бургундии — пустой призрак? Или ваша тоска по мне, ваше неудержимое желание пристыдить меня своей славой заставили вас позабыть, что измена отнимет у вас и славу, навеки заклеймит позором ваш щит, лишит вас всех прав, данных вам рождением, словом, сделает вас тем же, чем стал недостойный сын Гастона Орлеанского!
— Я не давал герцогу решительного ответа и ничего не подписывал! Товарищи его были, впрочем, вполне уверены, что я перейду на сторону Карла Третьего и стану защищать его фальшивый нейтралитет.
— Мой бедный друг, если бы вы сдержали обещание, некогда вами мне данное, мы были бы оба счастливы! Но мы можем еще вернуть исчезнувшее счастье, мы будем счастливы в детях наших. Я спасла им отца, героя Франции, себя саму я спасла от отчаяния!
Она порывисто схватила его руки:
— О Филипп, умоляю вас, последуем этому указанию свыше!
При последних словах жены Филипп быстро обернулся и пристально посмотрел ей в глаза.
— Себя от отчаяния? — повторил он. — Продолжайте же, Анна, ради всего святого, продолжайте! Будьте откровенны, как я!
— От отчаяния! — слабо выговорила Анна, почти падая в кресло.
Принц наклонился, обнял ее нежно, с любовью глядя на это бледное, прекрасное лицо.
— Не думайте, Филипп, что я до сих пор чувствую к Людовику то, что некогда составляло мое блаженство и муку, что привело меня к роковому проступку! Да это чувство никогда и не развилось бы с такой силой, если бы Лорену не удалось совершенно разъединить нас. Я изменила вам только тогда, когда на месте мужа увидела убийцу! Но все прошло и, благодарение Богу, прошло навеки! Я знаю теперь, что такое любовь этого прославленного Людовика! Она — воплощенный эгоизм тирана, покоряющего и губящего целые народа, как женщин! Но он не только любил и уважал меня, я была его доверенным лицом, знала все его мысли, все предначертания и направляла его честолюбие, а это-то и было моим единственным счастьем, моей гордостью! Не его, а Францию вела я к владычеству над миром! Не измена его приводит меня теперь в отчаяние, а та бесхарактерность и слабость великого Людовика, по милости которой он попал в сети Монтеспан и своих врагов, стал игрушкой испанской интриги и погубил все плоды трудов Мазарини, Кольбера, погубил всю свою собственную славу!
— Вы ошибаетесь, Франш-Конте заняты нами, Эльзас и Лотарингия тоже!
— Да, но это конец прежнего плана. Королева Терезия и Монтеспан еще не все зло: у Людовика есть теперь новый советник, демон-поборник богоугодной политики. Я давно предчувствовала что-то, теперь же понимаю все! Страх к завоеваниям еще силен в короле, но гений, покровитель Франции, отлетел!
— Неужели вы думаете, что он заключил мир?
— Он должен будет заключить его! И такой мир, которого он и не ожидает, мир, продиктованный мною! Пусть узнают он и его лицемерные друзья, чего стоит твой меч и мое перо! Помнишь, в чем поклялась я тебе однажды? Я сказала, что поставлю Орлеанов выше Лилий, и повторяю теперь мою клятву: если не выше, то наравне! Мы не добьемся ничего для самих себя, может быть, но дети наши будут на престоле!
— Я покорно последую всюду за тобой, моя дорогая, любимая Анна! Я буду таким верным, послушным учеником, что заставлю от зависти побледнеть Людовика!
Восемнадцатого февраля, во время утреннего завтрака, граф Таранн поспешно вошел в герцогскую столовую.
— Лорен бежал сегодня ночью из городской тюрьмы. Иезуиты сумели помочь ему, несмотря на строжайший и бдительный надзор!
— Бежал! — Анна пристально посмотрела на принца. — Он будет жить на нашу погибель? Вы понимаете теперь, с кем он и какая партия овладевает королем? Лорен — звено опасной цепи, протянутой от Рима до Нанси! Но мы еще посмотрим, кто победит! Закуйте в кандалы д’Эфиа и старую Марсан, приставьте к ним постоянный караул с заряженными мушкетами. Такое положение дел становится невыносимым!
