Наверное, это и есть Ника Селейро.
Несмотря на сетевую популярность, селфи в интернете Ника никогда не выкладывала. А на ее многочисленных аватарах красовались те самые хаски и самоеды. И какие-то припорошенные снегом бородачи с грустными глазами и в малахаях; в одном из них Брагин признал полярного исследователя Руаля Амундсена. Остальные наверняка тоже были полярниками. Исходя из подобной концепции, Нике Селейро следовало бы устроить свой салон где-нибудь в иглу, среди торосов. А здесь, в полуподвале, в самом сердце Питера, было тепло.
И даже жарко.
И раздавалось легкое умиротворяющее жужжание: Ника Селейро набивала тату с помощью специальной машинки. И даже не повернула голову в сторону Брагина. Зато глаз, плававший в окошке, наконец обрел хозяина. Им оказался невысокий человек азиатской наружности в джинсовом комбинезоне, надетом прямо на голое тело. С ходу понять, сколько лет азиату, было невозможно: может, тридцать, а может, и все пятьдесят.
– Я бы хотел поговорить с Никой, – сказал азиату Брагин. – Это не займет много времени.
– Ждите, – ответил тот.
– Сколько?
– Она сама решит.
– Вы сообщили обо мне?
– Ждите.
Произнеся это, азиат отошел от Брагина и устроился за конторкой в углу. И углубился в какие-то записи. Торчать одиноким пнем посреди зальчика следователю вовсе не улыбалось, и он присел на венский стул: один из трех, стоявших вдоль стены. Знакомство с «Йоа и ездовыми собаками» продолжилось, и чем больше Брагин изучал интерьер, тем больше удивлялся. Ни тебе развешанных по стенам фотографий татуировок, – а именно они дают представление о творчестве мастера. Ни постеров, ни плакатов, ни любовно собранных символов профессии. Единственное цветовое пятно на стене – картина, репродукция; она выполнена в популярной ныне манере 3D печати на холсте. Возможно, и без 3D обошлось, Брагин не в курсе последних веяний. Но репродукция любопытная, с какой-то старинной картины, немецкой или голландской: изгиб замерзшей реки, зимние забавы на ней. Заваленная снегом деревушка, прилепившаяся к реке. Деревья, что вплелись в деревеньку; дети, птицы. Все-таки голландская. Очень похоже на Брейгеля. Жена Брагина, Катя, большая поклонница Северного Возрождения, могла бы сказать наверняка. Еще бы и название картины вспомнила. Но, начитавшись о Нике Селейро в интернете, Брагин ожидал увидеть что-нибудь необычное: космический дрон из «Звездных войн», распятый на стене. Или фюзеляж австро-венгерского биплана, подвешенный на цепях к потолочным трубам. Или – совсем уж хайтечное, отсылающее к стилистике «Матрицы».
А хренушки.
Хорошо хоть компьютер есть.
Большой стационарный Imac, – опять же предмет вожделений Кати. То есть он был им когда-то. В те времена, когда Катя могла позволить себе думать о разных вещах; могла позволить себе быть девчонкой, подсевшей на симуляторы, – вождение пассажирского самолета или там подводной лодки. Или того же биплана, австро-венгерского, прямиком из Первой мировой. Который Ника Селейро так и не догадалась повесить в своем салоне. Мысль о Кате-прошлой тотчас вызвала мысль о Кате-настоящей, а заодно и боль. Легкую, как жужжание тату-машинки. Брагин привык к ней, научился купировать, забрасывать другими мыслями. В основном – связанными с работой. Вот и теперь – он легко переключился на новости из вчерашнего дня.
Они пришли от Паши Однолета. Щенку неожиданно повезло, и он нашел место, так или иначе связанное с девушкой из автобуса № 191. Впрочем, везение это было весьма условным, учитывая, что именно обнаружилось в квартире, к которой подошли ключи. Кто именно обнаружился.
Очередной труп.
Не безымянный, в отличие от девушки, но масштаб бедствий просматривается уже сейчас. Скрипач, лауреат и, мать его, медийная персона, – а это означает, что Брагина будет трепать начальство. Ежедневно и ежечасно, потому что подобное убийство относится к резонансным; к тем, что находятся на особом контроле и за которыми пристально следит общественность.
Однолет не получил по шапке, хотя и заслуживал: метод проникновения в жилище был выбран не самый удачный, плюс организационные тёрки. Преступление было совершено в Невском районе, и формально его должны расследовать местные правоохранители. Даже следственная группа там отметилась, вызванная участковым (в свою очередь, вызванным Однолетом), – но кому нужен дополнительный геморрой в лице укокошенного деятеля культуры? Правильно, никому. Вот все и спихнули на Брагина, поскольку расследование убийства Филиппа Ерского и Неизвестной необходимо объединять в одно дело. Факт настолько же очевидный, насколько и неприятный. Все эти скрипочки, смокинги и группа поддержки в виде Мюнхенского филармонического оркестра… Далеко не единственного – есть и другие оркестры, не менее прославленные, у всех на устах. Ну, как начнут писать коллективные письма?.. Следователь прокуратуры Невского района Телятников, с которым пришлось просидеть полночи, утрясая и документируя, уже при расставании пожалел Брагина. Когда они стояли на крыльце у участкового пункта полиции, и Телятников, приземистый лысоватый мужичонка со сломанными ушами, жадно курил, выпуская сизый дым прямиком в черное заиндевевшее небо. А Брагин жадно смотрел на этот дым, уже давно находившийся под запретом. Как и многое другое, многое…
– Куришь? – спросил Телятников, упершись в брагинский взгляд.
– Бросил.
– Ну, с таким делом снова закуришь.
– Думаешь, висяк?
– Висяк не висяк, а крови у тебя попьют. Не люблю артистов этих. Сплошной вертеп. Сплошные потаскухи.
– Ну, этот вроде на скрипке играл, – вступился за покойника Брагин.
– Вот и доигрался… хер на скрипке.
– Ну, ты уж совсем! Классика, между прочим, – благородное занятие.
– Положим, его не с инструментом нашли, а без порток. Извращенцы чертовы. Черно у них внутри, черные души, черные сердца. А в мотивах начнешь копаться – такая же чернота и вылезет. Или вообще – Содом и Гоморра. Черви попрыгают. Ой, не повезло тебе, Валентиныч.
– Как-то будет.
– Оно понятно. – Телятников улыбнулся, показав желтые прокуренные зубы. – «Как-то» оно всегда бывает. Степанцов пока походит по квартирам, порасспрашивает, может, нароет что-то ценное. Но я бы не обольщался.
Степанцова, местного коллонтаевского участкового, Брагин видел лишь мельком – обычный, задавленный текучкой старший лейтенант лет сорока пяти с гаком. Мешки под глазами, скорбная подкова вместо губ, плохо выбритые студенистые щеки. Толку от таких служивых немного, особенно в деликатном деле голого скрипача.
– Я и не обольщаюсь.
– Ну, удачи тебе!
Телятников крепко пожал руку Брагину и долго не отпускал, тряся ею в воздухе. Несмотря на бессонную ночь, настроение у него было отличное (пронесло так пронесло!), а вот у Брагина настроение было на ноле. Фиговое настроение, чего уж.
Утром, после летучки у начальства, оно только ухудшилось; ни одной удобоваримой версии относительно убийства девушки в автобусе, а тут еще музыкантишка, пропади он пропадом, нарисовался, есть ли у Сергея Валентиновича хоть какие-то соображения по этому поводу?
