Я опешил.
– Где?
– Каждая усадьба должна иметь свое имя, – объяснил брат хозяина, – ну, например, «Кембридж-Хаус». Я давно предлагаю Константину повесить на доме табличку «Гнездо перелетного сфинкса». Почему такую? А потому что Константин у нас сфинкс, вечно у него каменное выражение лица. Как ни позвоню брату на мобильный, он мне отвечает: «Не сейчас, я улетаю по делам бизнеса», – и далее скороговоркой называет город, деревню, помойку, куда он отправится. Странная такая командировка, на день всего. Вечером он уже в своем гнезде. Слово «гнездо» в названии, наверное, объяснять не стоит. Где еще обитать перелетному сфинксу, как не в нем? Правда, Пусик?
Жена Константина сохранила на лице улыбку, но мне стало понятно: обращение «Пусик» из уст деверя ей явно не по вкусу. Я решил прийти хозяйке на помощь и вернул беседу к теме завтрака:
– Из каш я более всего уважаю именно ту, которую предпочитают англичане.
– О-о-о! – обрадовалась Полина. – На молоке?
– Да, – подтвердил я, – на воде, на мой взгляд, не очень вкусно.
– С сухофруктами-ягодами? – подхватил светскую беседу Константин.
Я улыбнулся.
– Нет. Трудно догадаться, чем я ее посыпаю.
– Молотым перцем из сухих собачьих фекалий? – с самой милой улыбкой осведомился Виктор и расхохотался.
Я сделал вид, что не слышал грубого заявления.
– Тертым сыром? – прищурилась Полина.
– Вы невероятно проницательны, – похвалил я жену хозяина, – безмерно удивлен. Обычно никто не угадывает.
– Так она сама такую же гадость ест, – пояснил Виктор, – неаппетитно выглядит, сыр плавится, тянется за ложкой, как сопли. Фуу! Бее!
Полина проигнорировала и это заявление Виктора.
– Иван Павлович, я предпочитаю «Олд Амстердам». А вы? Какой сыр с геркулесом используете?
– Вот же мерзкая жрачка, – скорчил гримасу Витя, – сделайте одолжение, перестаньте ее обсуждать. Меня тошнит! Слушать вашу беседу может только сирота из детдома.
– Почему именно сирота? – удивился я.
Виктор издал смешок.
– А все, кто не родителями воспитан, в интернате жил, навсегда лишены эмоций. Они как камень, при любом из них можете котенка удушить, и сиротинушка не посочувствует, не дрогнет. У них атрофировано чувство любви.
– Неправда! – неожиданно бурно возмутилась Полина. – Все, кто жил в приюте, очень ранимы!
– Великий немой заговорил, – ехидно захихикал младший брат Константина. – Подушкин, что вы с секретарем до утра в спальне делали?
– Работали, – ответил я.
– Ой, правда? – дурашливо закатил глаза Виктор. – Вы такие трудяги. Ни минуты покоя.
Щеки Константина покрылись розовыми пятнами. Полина погладила супруга по плечу.
– Милый, налить тебе кофе?
– Мне капучино, – пропели с порога.
Я посмотрел в сторону двери и вздрогнул. На секунду мне показалось, что в столовую вплыла Николетта. Но через секунду стало понятно, что это незнакомая женщина.
– Костя, – велела дама, усаживаясь на противоположном от хозяина дома конце стола, – представь своих гостей.
– Иван Павлович Подушкин… – начал бизнесмен и писатель.
– О-о-о, – обрадовалась Нина Леонидовна, – знакомая фамилия.
Я приготовился услышать дифирамбы о творчестве своего отца, писателя Павла Подушкина. Мать хозяина имения продолжала:
– На московской квартире ранее жили полчища тараканов! Армия!
– Ты боишься тараканов? – с неподдельным интересом спросил Виктор. – Они безобидны.
– Противные, – скривилась Нина Леонидовна, – но я нашла мастера по фамилии Подушкин. Он их вмиг убил, потом к нам два раза в год регулярно ходил. Морильщик, случайно, не ваш отец?
Полина умоляюще взглянула на меня. Я невольно улыбнулся. Сейчас она похожа на трогательный одуванчик, вокруг ее головы клубится облако кудрявых волос, а в глазах трепещут легкий испуг и извинение. Пусику обидно за меня, стыдно за свекровь. Она милый человечек, беззащитна, как незабудка. Но ей не стоит волноваться. Я вырос в серпентарии и прекрасно владею наукой выживания среди змей.
– О нет, – ответил я, – мой папенька, увы ныне покойный, автор многих книг, Павел Подушкин писал любовные романы. Ваши серьги потрясающи! Простите мой неприличный детский восторг, просто я впервые вижу изумруды столь глубокой окраски. Очень дорогие камни.
– О да! Они из Боливии, – кокетливо повела плечом Нина Леонидовна, – деточка, садитесь-ка около меня. Кем служите, дружочек?
– Дизайнером, – соврал я.
– Понятно, – стрельнула глазами мать братьев, – вы одеты не как Мук Твист.
Я сообразил, что дама объединила двух литературных героев, не имеющих между собой ничего общего: главное действующее лицо сказки Гауфа «Маленький Мук» и Оливера Твиста из одноименного романа Чарлза Диккенса, но я не успел сказать ей что-либо льстивое, потому что в комнате прозвенело:
– Хэллоу!
Все одновременно повернулись на звук. Моим глазам стало больно от блестящего великолепия.
В столовую вошла женщина, облаченная в комбинезон из парчи, расшитой пайетками. Золотые нити ткани переливались в свете люстры, которую, несмотря на ясное утро, зажгли под потолком. Вверху комбинезон завершался тоненькими лямочками шея, почти вся грудь и плечи незнакомки были оголены. Чуть пониже ключиц всеми цветами радуги переливалось колье, в середине которого торчал якобы бриллиант размером с мой ботинок. Незнакомка стояла ко мне боком, поэтому я увидел на ее ногах туфли на таком каблуке, что удивился: как она ухитряется передвигаться на вязальных спицах? Иссиня-черные волосы с челкой ниже бровей, пухлые губы в бордовой помаде, солнечные очки и красная шляпка-таблетка довершали образ.
Я с трудом оторвался от созерцания ошеломительной красоты и украдкой посмотрел на присутствующих. У Константина брови поднялись почти до линии роста волос, Полина закашлялась. Борис прикрыл рот ладонью, он явно боролся со смехом, Нина Леонидовна, похоже, онемела. А вот Виктор не показался мне изумленным.
Первой опомнилась мать хозяина.
– Любезная, вы кто?
– Элен Вронская-Мопассан, – представилась дама и без приглашения села в кресло, – всем привет. Сообщаю радостную весть: я скоро стану мамочкой.
– Судя по вашей фигуре, радостное событие произойдет еще не скоро, – поддержала беседу Полина, – наверное, вы отправились на утреннюю прогулку, что очень полезно для беременных, и заблудились? Сейчас велю шоферу доставить вас домой! Хотите чаю?
– Дорогуша, разве в своем имении можно заблудиться? Я знаю нашу территорию, как собственное отражение в зеркале, – фыркнула дама со звучной фамилией.
