– Это название сейчас – притча во языцех, – Гущин хмыкнул. – Меня другое интересует. Видела реакцию судьи на вопросы о конфликте с Казанским? До этого – напускное или настоящее равнодушие при ответах про фотографа и девушку. Но он просто весь взъелся, когда я Казанского упомянул и о его генеалогических изысканиях насчет родства с купцами!
– Да, Федор Матвеевич, и я тоже это заметила. Он пятнами весь покрылся, так взъярился, хотя пытался не подать вида. Вопрос вроде настолько… далекий. Чего это он? Может, все дело в фабрике? Может, Казанский пытается свое прямое родство с Шубниковыми доказать, чтобы заявить свои права на фабрику? Поэтому судью это так бесит?
– А какие у него могут быть права на фабрику, пусть даже он родственник купцов? Реституции нет. Кто кому чего отдал и вернул? – Гущин опять хмыкнул. – Да и фабрика пустая стоит – ни офисов не снимают, ни торговых залов. Никому ничего не нужно стало. Приплыли.
В ОВД он сразу же направился к отделу кадров. Хмурый толстяк Мурин ждал их в коридоре. Был он трезв и печален.
Катя оглядела коридор. Понедельник. А в ОВД все та же тишина. Лишь возле отдела кадров – ажиотаж и очередь. Ни оперативок, ни штаба по раскрытию убийства фотографа. Полковник Гущин от всего этого развала, кажется, даже растерялся. Но из Главка подмогу не зовет. Интересно почему? Что он чувствует в этом деле такого, что сначала пытается разобраться во всем сам?
– С кем бы потолковать про вашего бывшего председателя суда Репликантова, в смысле негласной информации? – тихо спросил Гущин у Мурина. – В смысле сплетен, слухов, такого-всякого?
– Такого-всякого? – Мурин с прищуром изучал «начальство из Главка». – Из наших, кто чего мог бы порассказать, опять же все далече. В «Матросской Тишине» кукуют. А вот не черта сажать людей! – вспылил он. – Так и вообще все обрубить можно! Всю преемственность.
– Сплетни, Мурин. Сами-то знаете чего про судью?
– Нет. И не интересовался никогда.
– Даже после убийства Аглаи Добролюбовой?
– Он ее начальник был.
– Так кто может посплетничать?
– Клюквина Тамара. Ее спросите.
– Это кто?
– Начальница судебной канцелярии. – Мурин прищурился еще хитрее. – Вам ведь дрянь всякая нужна, так? На судью? Так у Клюквиной дряни полно на него. Она канцелярией суда при нем двенадцать лет заведовала. А потом он попер ее на пенсию. Успел до того, как Казанский из администрации выпер его из судебных председателей. Тоже на пенсию. С почетом.
– Суды вроде независимы у нас от властей, – заметил Гущин с ухмылкой.
– Вроде в огороде. У Казанского связи. Он мужик крутой. Много чего может.
– Где найти Тамару Клюквину?
Мурин глянул на наручные часы.
– Торговый центр на Советской видели? Вывеска там угловая – «Головные уборы». Она там в закутке сидит – зять ее коммерсант мелкий, торговою точку открыл, шапками меховыми торгует. А ее заставил товар стеречь, когда он куда отлучается. Она ж теперь пенсионерка. А не судебный клерк. Может, повезет – застанете ее в этих «уборах».
Им повезло. В «Головные уборы» Гущин отправился сразу же, поблагодарив Мурина. Катя, естественно, увязалась следом. Ей было любопытно: компромат на судью! Первоцветов догнал их уже во дворе ОВД – они собирались идти пешком, до торгового центра на Советской улице было рукой подать.
Первоцветов подтвердил: «Гелендваген Брамбус» принадлежит судье. Начал говорить, что подключил к розыскам неизвестного Петруши сотрудника из числа дознавателей – раз в розыске пустыня и некомплект. Гущин покивал – да, да, да, хорошо, старайтесь там, ищите.
Первоцветов остался в отделе. А они уже через пять минут вошли в просторный ярко освещенный торговый центр и двинулись в сторону «Головных уборов».
Шапки…
Шапку выбирай осенью, а сани летом…
Среди уродливых ушанок из не пойми какого клочкастого меха и норковых беретов, похожих на меховые блины, восседала толстая женщина с двойным подбородком и невообразимой укладкой на голове в виде «шиша», который носили еще в семидесятых в провинции, подкладывая внутрь пучка из волос старые рваные колготки и чулки «для пышности и объема».
Однако женщина была не старой – чуть за шестьдесят. Она уставилась на удостоверение Гущина, когда тот тихо, приватно представился ей, стараясь не привлекать внимания покупателей торгового центра.
– А почему вы ко мне? Это по поводу магазина? Это к зятю вопросы, он владелец. Я даже не продавец здесь. Они обедать пошли. Скоро вернутся.
– Нам бы хотелось поговорить с вами о вашем бывшем начальнике Репликантове, – таинственным тоном начал Гущин.
– А чего он вам?
– В связи с убийством фотографа – может, слыхали, в городе было убийство?
– Конечно, слышала. В теленовостях местных передали. В «Горьевском курьере».
– И по поводу убийства вашей сотрудницы Аглаи Добролюбовой.
Пенсионерка из канцелярии суда глянула на них с любопытством.
– Ой, да… А что судья-то?
– Это вы нам о нем расскажите. Вы же долгие годы были коллеги.
– Я в канцелярии корпела. Потом на должность назначили. А он председатель суда.
– Вам что-нибудь известно о его конфликте с Андреем Казанским из городской администрации?
– Не слышала ничего. А был конфликт?
– Был. Судья ведь – член вашего городского исторического общества, которое в музее собирается.
– Я по музеям не хожу.
Гущин выглядел обескураженным. Ну и информатор… Кажется, снова мимо.
– Чего он в музее-то забыл? – хмыкнула Клюквина. – Ему не по музеям, по больницам надо. Он же одной ногой в могиле.
– Судья Репликантов болен?
– Плох. Чего-то то ли с печенью у него, то ли с поджелудочной. Хуже рака. На куски распадается. И это при том, что он ни рюмки в рот во все годы, что мы работали вместе. Трезвенник! Вот тебе и трезвенник. Лучше бы пил, как некоторые судьи. Тогда еще понятно – излишества. А тут – на ровном месте. Его болезнь очень изменила. Это другой человек теперь. Не тот, что был раньше.
– А в чем заключаются перемены?
– В отношениях с людьми. Он всегда такой был… суровый. А сейчас и вовсе закаменел душой. Но это мое мнение. Не подумайте, что я в обиде на него за увольнение. У меня ведь тоже возраст. На госслужбе пожилые не нужны. Молодежи работать негде. Но все же… хотелось бы человеческого отношения.
– Про историю с фотографом вам что-то известно?
– Слышала что-то смутно. Какой-то скандал на прощальном банкете. Вроде гости подрались, да? А фотограф это заснял? Или нет? Меня же на том банкете не было. Уволил он меня. Да если бы и работала, вряд ли бы позвал. Там же одни шишки городские собрались. Элита. А кто мы? Офисный планктон.
