– Фотоколлаж. Тройной монтаж, – восхитилась Анфиса. – И это в то время, когда художественная фотография еще делала первые шаги! Глафира была мастером, ничего не скажешь. Три снимка совмещено здесь, увеличение кадра, уменьшение и все с соблюдением пропорций.
– На снимки картин Дали похоже, – заметил Первоцветов.
– Дали тогда еще не родился. И Глафира бы его поучила сюрреализму. – Анфиса восхищенно разглядывала фото.
Гущин мрачно уставился на остальные снимки.
На первом Глафира сфотографировала картину, не слишком искусно написанную маслом. Дитя в длинной ночной рубашке, с темными распущенными волосами, мрачное, с раскрытой книгой в руках. А за ней – словно темная тень, огромная. Некто косматый, с глазами, пылающими как уголья.
– Дитя и демон. – Анфиса глянула на Гущина.
– Это из какой-то книги иллюстрация переснята. И не поймешь, мальчишка изображен или девчонка. – Гущин опять водрузил очки на нос. – А это похоже на гравюры.
Да, на двух других фотографиях были запечатлены старинные гравюры.
На одной – силуэт человека с анатомическими подробностями, какие любили изображать художники Возрождения: вены, артерии, мышцы, кости, словно пособие по анатомии. Человек был распялен на фоне циферблата, представлявшего собой открытый часовой механизм – вся механика тоже обнажена, как и человеческое тело без кожи: зубчатые колеса, шестеренки, валы.
Человеческая фигура была словно повешена на часах. И она имела одну особенность – несколько пар рук и ног. Сведенные агонией, они застыли в разных положениях, как стрелки часов, показывающие разное время.
Последний снимок тоже был сделан со старинной гравюры: часовой циферблат, расколотый посредине. В трещину выбиралось в мир что-то невообразимое – извивающееся, лишенное глаз, с зубастой пастью, раскрытой в крике то ли боли, то ли торжества. Будто кто-то рождался из скорлупы часов. Или прорывался в образовавшийся портал.
Полковник Гущин, внимательно рассмотревший все это, выглядел крайне разочарованным.
– Оккультизм какой-то дряхлый. Я думал, что-то дельное. У Елены Мрозовской все намного интереснее. Сама жизнь, пусть и страхи засняты, ужасы, убийство. Но это реализм, мастерство. А это какая-то темная фантасмагория.
– Манга, – усмехнулся капитан Первоцветов. – Тогда тоже люди рисовали и фотографировали комиксы.
– Похоже на какой-то ритуал, – заметила Анфиса. – Давайте вскроем второй конверт, что, интересно, там?
Полковник Гущин аккуратно ножницами отрезал край второго крафтового конверта фотографа Дениса Нилова. Заглянул внутрь и…
Он мгновенно опустил руку в карман и достал пакет с резиновыми перчатками, которые всегда имел при себе.
Катя привстала со стула. Что в конверте?
Полковник Гущин, уже в перчатках, извлек из крафтового конверта другой, из когда-то белой, а теперь пожелтевшей бумаги.
Он был запечатан. На лицевой его стороне стоял выцветший штамп.
– УКГБ по Москве и Московской области. Переподчинен 26 сентября 1991 года. Гриф «Для служебного пользования», – прочитал Гущин. – Здесь запись: «Выдано из архива 27 сентября 1991 года». И подпись… неразборчивая… Подпись того, кто получил.
Катя разглядывала штампы, гриф и подпись – кудрявые завитки.
– Первая буква «К», Федор Матвеевич. Остальные…
– Остальные эксперт-графолог прочтет. – Гущин пощупал конверт. – Там тоже снимки – один или два.
Он опустил конверт в другой, крафтовый, и сразу достал мобильный. И позвонил в Экспертно-криминалистическое управление Главка.
– Пусть бросают все дела, выезжают в Горьевск. Сейчас не могут, пусть приезжают вечером, ночью, мне срочно нужно. Займутся завтра с утра. Да, да, срочно… Нужны эксперт-графолог и специалист по архивному делопроизводству, оформлению документов. Надо выяснить подлинность, был ли вскрыт конверт, когда… недавно или же его вскрывали и снова запечатывали… И роспись… Есть ли подчистки в датах… Да, вся информация. И что там внутри.
Катя поняла, что Гущин в этом случае хочет играть по всем правилам. И не упустить ни единой возможной улики.
– Как вы думаете, Борис, что все это значит? – тихо спросила Анфиса. – При чем здесь вообще это?
Первоцветов сел с ней рядом.
А потом он улыбнулся растерянной Анфисе. Ободряюще и вежливо.
Глава 29
Горничная
12 апреля 1903 года. 6.30
Ее разбудил солнечный свет.
Елена Мрозовская открыла глаза – потоки утреннего света лились в спальню через высокое окно с незадернутой бархатной портьерой.
Широкая кровать, вся влажная от их пота, со скомканным бельем, упавшим на пол парчовым покрывалом. Покрывало синее, в лилиях, и шелковые обои такие же. Эти ткани делали на фабрике, Шубниковы любили синий и золото.
Она ощущала на себе его тяжесть. Он лежал на ней, прижимая ее к влажной простыне, закрывая собой и все еще был в ней. Они заснули мгновенно, сладко обессиленные. Но вот во сне он повернулся на бок, выбросил руку в сторону, словно отпуская ее на волю.
Елена Мрозовская отстранилась, приподнялась на локтях. Все было новым в это солнечное утро. И ее тело, и мысли, и мечты. И он… Игорь…
Она тихонько встала и сразу увидела себя в огромном зеркале спальни – обнаженную, с рассыпавшимися по плечам темными волосами. Отражение походило на хороший фотоснимок. Свет окутывал тело золотистой дымкой. В этот момент Елена Мрозовская не критиковала себя, не искала, как обычно, во всем изъяны, а любила себя и любовалась собой. А когда ее взгляд упал на него, ее затопила волна восхищения.
Мужское обнаженное тело… Античный торс, сильные руки, бедра, линия спины, бугры мускулов. Да, почти античная красота, мощь. Фотогеничность потрясающая. Когда-нибудь время придет и для таких фотографий, портретов натуры, где все обнажено и прекрасно. Новый, двадцатый век откроет новые грани человеческой красоты и сделает доступным то, что было табу, снимая запреты.
Игорь Бахметьев перевернулся во сне на спину. Мрозовская увидела его целиком – улыбнулась и густо покраснела. Ооооо, неееет… Это все же так интимно, это не для публичного показа на фотопортрете «Спящего героя». Ненасытный даже во сне…
Она снова окинула себя взглядом в зеркале – да, это любовь, Леночка. Свободная любовь, о которой вы столь пылко разглагольствовали на заседаниях женского эмансипированного кружка, ратуя за феминизм и равноправие полов. Ты влюбилась в него сама, а он после года и шести месяцев разлуки, после страшной катастрофы прислал тебе с курьером четыре тысячи рублей и попросил снова приехать фотографировать. А потом оказалось, что он тоже любит тебя… Он так сказал. И соблазнил тебя в темноте, как наивную пастушку из романса. И ты отдалась ему. Вы теперь на равных. Вы равны. Вы свободные любовники. Радует ли это тебя, Леночка?
