Он подошел вплотную к капитану Первоцветову. Его рука скользнула под пиджак, под мышку.
– Вот мы и вернулись к тому самому знаменателю, сынок. Что ты на все это скажешь? Не вспомнить ли нам снова твои семейные грехи?
Первоцветов шагнул ему навстречу.
Катя увидела это с крыльца. Подумала, что под пиджаком у Гущина наверняка кобура. Пистолет.
Она бросилась к ним, как рефери в смертельном поединке.
Глава 46
Подарок
13 апреля 1903 года. 17.01
Елена Мрозовская уложила свой багаж. Переоделась в дорожный костюм. Долго сидела, положив руки на колени. Она все еще ждала.
В доме шумели, и гул голосов все нарастал. Съехалось еще больше народа – мужские голоса заполняли Дом с башнями от холла до чердака.
Елена Мрозовская вышла из своей комнаты и позвала лакея. Тот прибежал – взволнованный чем-то.
– Что происходит?
– Уж такая радость, мадам. Барин… Игорь Святославович фабрику покупает, телеграмму с биржи ждут. И торгов не будет, барин с акционерами порешили все. Уж такая радость, – лакей истово перекрестился. – Будем жить тута как жили при фабрике, при доме. И никакого разорения. Никаких перемен!
– Пойди скажи барину, что я уезжаю вечерним поездом.
Лакей убежал. И отсутствовал долго. А она все ждала.
Лакей вернулся. Он держал в руке серебряный поднос.
– Шарабан для вас заложили, кучер ждет. Доставит на станцию. Игорь Святославович сейчас с акционерами совещается в кабинете. Вот, он просил вам передать. Свою огромную благодарность.
На серебряном подносе лежал сафьяновый футляр. Елена Мрозовская взяла его и открыла. В бархатном гнезде – браслет. В стиле ар-деко, изящный и нарядный, золотой, с плетением и крупными прекрасными аметистами. Этот браслет выглядел намного богаче и дороже того скромного, из белого жемчуга, который Мрозовская видела в узилище Аглаи и на манекене, которым убили слуг.
Лакей начал вытаскивать кофры в коридор, побежал с вещами вниз по мраморной лестнице. Елена Мрозовская застегнула пальто, надела шляпку.
Весь багаж погрузили в шарабан. Кучер Петруша восседал на козлах. Елена Мрозовская оглянулась на Дом с башнями в последний раз. Ее никто не провожал. Управляющие фабрики, немцы, англичане, приказчики, подрядчики – все ждали известия с биржи.
На станции кучер Петруша донес весь ее багаж прямо до синего вагона первого класса, который вскоре должен был отправиться из Горьевска в Москву. Когда вещи были уложены, Елена Мрозовская достала кошелек и вручила кучеру целковый – за труды.
– Премного благодарен, мадам. – Молодой кучер смотрел на нее с прищуром, словно оценивая.
Из-за его плеча Елена Мрозовская и увидела его.
Игорь Бахметьев в расстегнутом пальто быстро шагал по перрону, оглядывая платформу и немногочисленных пассажиров. Приблизился и коротко бросил кучеру Петруше:
– Пошел прочь.
Кучер поплелся, шаркая сапогами, оглядываясь на них, стоявших друг против друга.
– Почему ты уезжаешь?
– Пора. Здесь работа закончена. Меня дела ждут в Петербурге, в фотоателье.
– Лена, почему ты уезжаешь? Вот так?
– Потому что я тебе не нужна.
– Ты нужна мне.
– Нет. Тебе нужна фабрика. И всегда была нужна только фабрика. Теперь ты ее покупаешь. Она станет твоей. Это ведь было твое заветное желание? Оно исполнено, Игорь.
– Лена, ты мне нужна!
Елена Мрозовская достала из кармана пальто футляр, протянула ему.
– Забери.
– Это мой подарок.
– Подари это своей кухарке, или горничной, или кто там еще из твоей челяди дарит тебе неземное блаженство в постели, когда ты желаешь развлечься.
Он забрал футляр. Взвесил на ладони.
– Твое слово – закон, Лена. Как пожелаешь. Отдам браслет портнихе-модистке. Она на сносях, ребенка ждет. Будет наследство – приданое маленькому бастарду, кто бы ни родился. По камушку из оправы вылущивать и продавать – и детям, и внукам хватит. И правнукам.
Елена Мрозовская была готова влепить ему пощечину. Подняла стиснутый кулак, обтянутый лайковой перчаткой. Он шагнул к ней вплотную, словно провоцируя и одновременно закрывая от нее здание городского вокзала и любопытных.
Запах паровозного дыма…
Запах машинного масла…
Сумерки над Горьевском – серо-розово-пастельных тонов. Небо как купол. Весна…
Она повернулась и шагнула в тамбур вагона.
Паровоз оглушительно свистнул, окутался облаком пара и дернул состав.
Перрон медленно поплыл. А с ним и Горьевск.
А с Горьевском и он, оставшийся на платформе.
Глава 47
Брифинг
– Нет, нет, нет же! Нет! – Катя ввинчивалась между ними, с силой отпихивая их друг от друга, чувствуя под правым локтем толстое брюхо полковника Гущина, а под левым – железный пресс капитана Первоцветова. – Нет! Федор Матвеевич, нет! Пусть все началось не с Аглаи, а с фотографа Нилова всего несколько дней назад, но не фотографии были нужны убийце! Вы же сами об этом говорили. И вы еще обратили внимание, что труп Нилова оставили там, в Доме у реки, не утопили, хотя это было легко, чтобы скрыть следы. Его оставили напоказ. Словно привлекая внимание и к дому, и ко всей этой истории столетней давности. И там тоже была инсценировка, как с Макаром! Только не мазки крови использовал убийца, а инструменты Нилова. Помните, вы обратили внимание, что они убраны в сумку и молния застегнута на ней. А он ими стенку долбил и сверлил, пользовался. А убийца все убрал. Та же деталь. Вроде жест замаскировать истинное положение вещей, а на самом деле инсценировка, чтобы мы, полиция, эту инсценировку открыли и задали вопрос: а почему? Зачем?
– Ну и зачем? – Гущин опустил руки и сдал шаг назад от капитана.
– Затем, что ко всей этой истории с башней, с Шубниковыми, с повешенной, нас подводили исподволь. А в результате мы вышли на Казанского и арестовали его по обвинению в убийствах. Вы вспомните: кто нам сказал о том, что Казанский и Аглая – любовники?
– Судья.
– Не только он.
– Ульяна Антипова?
– Она сдала нам Казанского в мгновение ока. Поднесла его нам на блюдечке, заставила поверить. Но, может быть, под всем этим кроется и еще что-то? Десятый слой – вы же сами говорили!
Гущин направился к машине, демонстративно сел сзади, рядом с Анфисой.
– Надо что-то придумать, – сказала Катя. – То, что мы узнали сегодня, может нам помочь. Если за всей этой историей кто-то стоит, мы должны попытаться выманить его. Вытащить из норы на свет.
