Что-то щелкнуло.
Испуганный шепот Маргариты:
– Света нет.
Грохот!
Полковник Гущин включил зажигание и с места рванул внедорожник. Визжа тормозами, они обогнули Дом у реки и вырулили на проселочную дорогу.
Тьма, тьма…
Огни фар…
Они мчались с бешеной скоростью.
Грохот… там что-то упало… Хриплое дыхание… Удар…
Катя знала, что это: звуки битвы в доме, где внезапно погас свет!
Гущин еще прибавил газу, они выскочили на перекресток, где проселочная дорога пересекалась с новой бетонкой, ведущей к свиноферме.
И вдруг…
– Федор Матвеевич! Тормозите! – закричала Анфиса.
Перекресток загородил большой грузовик с деревянными бортами, полный клеток со свиньями. Вплотную позади него с бетонки на дорогу выруливала груженая фура.
В свете фар свиньи в клетках походили на каких-то фантастических существ из иного мира. Они оглушительно визжали от страха, который переполнял их свиные сердца.
Картина была столь сюрреалистична, что казалась почти нереальной.
Они едва не врезались в грузовик на полной скорости. Гущин в самую последнюю минуту крутанул руль влево, и они сорвались с дороги в кювет, в канаву и сразу же застряли там.
Гущин выскочил из машины, бросился к грузовику. Визг свиней оглушал, но Гущин орал так громко, что его услышали все.
Он рванул дверь кабины грузовика, выволок за одежду водителя, крича ему в лицо:
– Почему ночью?! Почему здесь?!
– Мы это… мы свиней везем… с фермы…
Водитель-работяга испуганно моргал. От грузовика несло свиным дерьмом.
– Почему ночью?! Кто приказал?
– Хозяин.
– Судья?!
– Позвонил и приказал везти. Сказал, в открытом грузовике днем нельзя, людей это пугает. Жалобы сыпятся! Он сказал – везите сейчас, ночью. Бойня же круглосуточная. Бойня не спит…
Бойня не спит…
– Поворачивай в сторону! Дай нам проехать!
– Да не могу я, там все развезло от дождей! Грязи по колено! Я свиней угроблю!
Гущин бросил водилу у грузовика, побежал назад. Он плюхнулся за руль. Внедорожник засипел, буксуя в грязи, выбираясь на целину, стараясь объехать перегородившие перекресток грузовик и фуру.
– Судья! Репликантов… Ну, вот и встретились. Он же здесь все дороги знает. Он профи, в курсе, где можно засаду расположить. И знает, где заслон нам поставить. О, черт! – Гущин давил на газ. – Он же все просчитал заранее! И меня он просчитал, сукин сын!
Внедорожник медленно полз, утопая в глине, огибая перекресток.
Катя боялась думать, что может случиться, если они опоздают.
Там, в доме без света, капитану Первоцветову достался хитрый и страшный противник.
Судья…
Репликантов…
Он же все время был в поле их зрения.
Тот, который притворялся умирающим…
Тот, который рассматривал чертежи башенных часов и врал, врал…
– Света нет, – Маргарита просипела это из тьмы, щелкая выключателем настольной лампы.
Света не было и снаружи. Уличный фонарь, освещавший забор и палисадник, погас.
Этот звук…
Тихий…
Первоцветов услышал, как что-то хрустнуло во входной двери. Эта дверь была хлипкой и старой. И многие в городе знали, что пьяница Марго, налакавшись водки, вообще ее не запирает…
Там даже не было внутреннего засова, просто замок-защелка.
И вот его кто-то легко открыл снаружи при помощи или спицы, или отмычки.
В темноте, на фоне окна террасы, возникла высокая фигура.
Маргарита Добролюбова тоже увидела ее. И заполошно, испуганно закричала от страха, снова позабыв все их прежние инструкции и уговоры.
– Назад, в комнату! – крикнул ей Первоцветов, уже более не скрываясь и бросаясь к противнику, намереваясь сбить его с ног и…
Он напоролся на лезвие ножа, которое полоснуло его по туловищу. Нож вспорол бы ему живот от грудины до паха, его спасло лишь то, что он в самый последний момент, ощутив острие, повернулся, отпрянул.
Нож взмыл в воздух в умелой ловкой руке и полоснул его по предплечью, рассекая мышцы. А затем капитана Первоцветова с силой ударили ногой в колено, сбивая на пол.
Грохот…
Убийца ринулся в комнату, где спряталась Маргарита Добролюбова.
Грохот… Женский визг…
– Горло перережу, сссука! Ты чего болтала?! Что не он убил твою дочь?! Где то, о чем ты говорила? Где?! Ну?! Отдай мне… Какое еще у тебя доказательство? Отттттдай… или задавлю здессссссссь… Шшшшшшшею тебе, шлюхе ссстарой, сссссломаю…
Голос, похожий на шипение змеи…
Маргарита хрипела, задыхаясь, царапая руку в кожаной перчатке, что смыкалась у нее на горле, отпихивая от себя другую руку, в которой был нож.
Первоцветов поднялся с пола. И бросился к ним. Он ударил убийцу сбоку кулаком в челюсть и отшвырнул его от Маргариты. Ударил ребром ладони в грудь. Противник отлетел к стене, но когда Первоцветов ударил его, опять выставил нож и полоснул им с силой и яростью…
Нож пропорол Первоцветову бок. Он чувствовал, как тело его заливает горячая кровь. Он нанес противнику удар кулаком в челюсть. А потом схватил его руку, выворачивая ее в болевом захвате до тех пор, пока нож…
Нож со стуком упал на пол.
Противник рванулся, чтобы достать его. Но в этот миг Первоцветов ударил его ногой в бок и снова отбросил – теперь прочь из комнаты Марго, на террасу.
Они опрокинули стол, стулья. Без ножа противник чувствовал себя не столь уверенным.
Получив еще один сокрушительный удар в челюсть, он шмякнулся на пол навзничь, стеная и выплевывая выбитые зубы. Перевернулся, встал на четвереньки, словно животное, ползком, однако быстро устремляясь к входной двери.
Первоцветов налетел на него, хватая за одежду, за брезентовую куртку, стараясь не дать ему уйти. Противник ударил его наотмашь. И удар пришелся прямо по свежей ране на боку.
На миг Первоцветов потерял сознание от дикой боли. Усилием воли вернул себе контроль и над болью, и над своим израненным телом.
Убийца был уже на пороге, еще мгновение – и он скользнет с крыльца и растворится в кромешной тьме.
И в этот миг Первоцветов настиг его.
Его удар был такой силы, что…
Когда, выбравшись из глиняной трясины, они наконец помчались на улицу Труда, Катя была готова к чему угодно, но только не к тому финалу битвы, который предстал перед ними!
