Белые стены галереи обступали Анфису со всех сторон. На стенах – фотографии. В небольшой комнате, примыкающей к выставочному залу, Анфиса устроила выставку фотопортретов работы Елены Мрозовской. Все это были репринты ее знаменитых работ. Анфиса скользила по ним взглядом. Все эти великие люди, оставившие свой след…
Она думала о том, что фотографии, доставшиеся ей от фотографа Нилова, она вряд ли когда выставит на публику – даже после того, как ей их вернут по окончании уголовного дела об убийствах, к которому они были приобщены как вещественные доказательства.
Пусть это так и останется тайной. Ее тайной – Елены Мрозовской.
Анфиса подошла близко к ее портрету, висящему напротив двери.
Где?
На матовом стекле…
В их числе…
Она увидела свое смутное отражение.
А потом увидела темный силуэт. Он словно возник ниоткуда и отразился…
Она резко обернулась.
Борис Первоцветов был в зале галереи. Стоял в нише у окна напротив входа в этот маленький зал. Стоял, выпрямившись, засунув руки в карманы черного пальто, расстегнутого, почти с фотографической четкостью контрастирующего с белой рубашкой. Ни шарфа, ни джемпера в зимний день, заливаемый ледяным дождем.
Анфиса смотрела на него. А он на нее.
С некоторых пор она считала себя сильной, но в этот миг ей показалось, что она вот-вот лишится чувств.
Быстро пошла прочь из зала. Он не двинулся с места. Она пересекла выставочный зал. Уборщик что-то спросил у нее – мол, кому ключи, когда закончим уборку и сдадим на охрану?
Она не ответила. Она боялась, что либо точно упадет, либо расплачется, либо того хуже – потеряет себя в его глазах, не выдержит и заговорит с ним первой.
Гордость… нет, это не гордость… Этому нет названия…
Нет, название есть…
Она вышла на улицу, метнулась через дорогу и быстро зашагала под дождем по Гоголевскому бульвару к метро «Кропоткинская».
Она не оглядывалась.
Первое января – день пустоты. День сонных улиц, пустых бульваров, закрытых кафе. Первый день нового года, окутанный тишиной.
Анфиса спустилась в метро. Подошел поезд, она зашла в почти совершенно пустой вагон и…
Капитан Первоцветов…
Он зашел в соседнюю дверь вагона, хотя она не видела его на платформе.
Встал напротив Анфисы, прислонившись к стеклянным дверям.
Он смотрел на нее, не отрываясь. Она тоже не могла оторвать от него взора.
Синие глаза цвета Черного моря, цвета тьмы…
У Анфисы задрожали губы, и она закусила их как от боли.
Поезд грохотал в туннеле. Остановился. Станция «Фрунзенская».
Тронулся. Тьма, свет… Грохот колес…
Метро… о боже… я люблю его… метро, ну сделай же что-нибудь… Ну пожалуйста, метро…
Станция «Университет».
Анфиса встала, ощущая, что ноги ее не держат, схватилась за поручень. И сразу поняла, что он рядом, сзади. Подошел и встал так близко, что почти касается ее. Его рука легла на поручень рядом. Еще миг – и он накроет ее руку своей ладонью…
Анфиса выскочила из вагона и побежала по платформе, по лестнице, наверх, на улицу.
Не оборачиваясь – через дорогу, мимо трамвайных путей, к своему дому.
С улицы – во двор, где лужи, мокрые от дождя машины, мокрый асфальт…
Мокрые волосы, прядями струящиеся, как змеи…
Она откинула прядь со лба, ринулась к двери подъезда и оглянулась.
Двор был пуст.
Первоцветов не шел за ней, не преследовал ее.
Анфиса огляделась. Сердце ее замерло, а потом упало…
Она сошла со ступенек подъезда, быстро пересекла двор, озираясь.
Нет, его нет…
Она побежала через двор…
На улицу…
И там нет…
Нигде.
Он не пошел за ней следом до ее дома.
А разве она этого хотела, когда убегала от него? Как можно одновременно страстно желать – и бежать от своих желаний?
Очень медленно, потому что силы совсем покинули ее, Анфиса вернулась к дому, открыла дверь подъезда, поднялась на лифте. Открыла ключом входную дверь.
Прислонилась к стене и съехала вниз на пол.
По ее щекам текли слезы, и она уже не вытирала их гневно кулаком. Она ощущала себя больной. Она чувствовала себя так, словно что-то безвозвратно потеряла – вот сейчас, в этот миг.
Ей хотелось кричать. И она била кулаком по полу до тех пор, пока боль не стала такой острой, что…
Стены квартиры давили на нее. Взгляд ее был прикован к окну.
Вы спрашивали, открывается ли окно… Оно легко открывается…
Анфиса встала на ноги. Долго смотрела на окно своей спальни, где январский мрак уже победил первый день нового года.
От соблазна…
Пусть это не Башня с часами…
Но и здесь высоко…
От соблазна…
Она повернулась к окну спиной. Она шагнула к двери. Лучше сейчас уйти из дома – куда угодно. Лучше, безопаснее куда-то пойти, чтобы только не быть одной, оплакивая утрату, которую уже точно не вернешь.
Распахнула дверь квартиры и…
Наткнулась на него.
Первоцветов стоял за дверью, вплотную – она наткнулась на него грудью и замерла, ощущая его, преграждающего ей путь собой.
Твердый, несокрушимый под своей тонкой рубашкой, вымокшей под дождем.
Они замерли, став одним целым. Он наклонился к ней, касаясь лицом, губами ее волос. Она зарылась лицом в его грудь, ощущая губами под мокрой рубашкой его мускулы, его кожу, стук его сердца.
Миг они стояли неподвижно, а потом его руки сомкнулись вокруг нее кольцом.
Как и тогда, в их самый первый раз.
Где?
На башне с часами?
На матовом стекле?
Нет, здесь, сейчас… время уже не важно… И часы те – металлолом…
Ее разбудил солнечный свет.
Анфиса открыла глаза – потоки утреннего света лились в спальню через высокое окно…
Широкая кровать, вся влажная, со скомканным бельем, упавшим на пол покрывалом.
Второй день нового года… Или третий? А какой сегодня вообще год?
Солнце, комната, мир поверх его плеча.
Но вот во сне он повернулся на бок, выбросил руку в сторону, словно отпуская ее на волю…
На его руке – обручальное кольцо. Анфиса подняла свою руку к глазам. На ее руке – обручальное кольцо. Золотой блик…
