— Отклонено.
Ноги и руки мои похолодели, а тело затряслось от внезапного холода, хотя в зале было довольно тепло. Я взволнованно посмотрела в изумрудные глаза неподвижного Генриха, но лицо его оставалось безучастным, словно инститор действительно был под воздействием гипноза. Олдрик вздохнул и медленно убрал руку, и обвинитель произнёс:
— Первый свидетель обвинения!
За зеркальными креслами я заметила движение, и между столом и Генрихом появилась полноватая фигура знакомого мне инститора. Ханк поклонился хранителям и прошёл ко второму алькову, занимая место рядом с Генрихом.
— Я готов, — тихо произнёс он, и обвинитель засыпал его вопросами о том дне, когда Келлер привёл меня в Крамор.
Я видела удовольствие на крысином лице обвинителя, хранителю явно нравились ответы Ханка. Олдрик странно покосился на меня, и я удивлённо посмотрела на его сжатые под столом кулаки. Хранитель словно что-то ждал и был явно разочарован. Я прикусила нижнюю губу: а что я могу? Ханк рассказал только то, что произошло, и я понятия не имела, как это видят хранители и что плохого в поступке Генриха.
— Второй свидетель обвинения! — провозгласил тощий хранитель.
Ханк поспешно покинул альков, и я заметила тревожный взгляд, который полный инститор бросил на меня при этом. Толстячок явно испытывал облегчение, и я не понимала, чего он так боялся. Неужели, я что-то упустила? Я нахмурилась, вспоминая его слова. Что же он сказал такого? Какой моей реакции боялся? Я бессильно потёрла виски, подняла глаза на Генриха и вздрогнула: рядом с инститором стоял Джерт! На лице его играла улыбка, а серые глаза весело блестели, словно всё, что происходило в зале, бесконечно радовало его. Вдруг он послал мне воздушный поцелуй, и, когда взоры всех хранителей обратились ко мне, спина моя покрылась холодным потом.
— Что значит этот жест? — резко спросил Олдрик, и я ощутила, как щёки мои заливаются жаром.
— Мы помолвлены, — ответил за меня Джерт.
Я испуганно покосилась на лицо Генриха, на щеках которого проступили красные пятна. Хорошо, что все смотрят на меня, но сердце всё равно замерло от страза, что Генриха разоблачат раньше времени. Поддавшись порыву, я резко поднялась и крикнула:
— Протестую!
Раздались смешки, а Олдрик положил на моё предплечье тёплую ладонь и потянул меня за руку, принуждая сесть. Глаза хранителя сузились, а по щекам заскользили желваки. Мне стало не по себе, словно я снова маленькая девочка и чужие воспоминания вот-вот нахлынут на меня.
— Этот вопрос не рассматривается Комитетом, — тихо произнёс Олдрик. — Но если ты считаешь, что свидетель говорит неправду, то…
— Я говорю правду, — вальяжно произнёс Джерт, и я снова вскочила, но промолчала, лишь буравя инститора ненавидящим взглядом: — Мы обручились сразу после ареста Келлера.
Я заметила, как дёрнулся кадык Генриха, и, застонав, плюхнулась на проклятое кресло, зарываясь пальцами в свои волосы.
— Я готов, — удовлетворённо произнёс Джерт, и обвинитель тут же набросился на него с вопросами.
Я, мучительно размышляя, как мне себя вести, ощутила лёгкое прикосновение и удивлённо подняла лицо на Олдрика. Хранитель ничего не сказал, лишь взглядом показывая на свидетеля, и я послушно уставилась на Джерта, хоть и не понимала зачем. Свидетель замолчал и, снова послав мне воздушный поцелуй, неспешно удалился.
Лицо Олдрика прямо-таки излучало разочарование, и больше он на меня не смотрел. Я же мяла свои руки, пытаясь понять, к чему ведёт обвинитель. Выходит, Комитету не сильно и важно, убил ли инститор волколаков. Неужели они собираются доказать, что Генрих пытается подорвать работу самого Комитета… или вообще разрушить его?!
Я сглотнула и перевела взгляд на неподвижного инститора. И как он умудряется так долго практически не шевелиться? Обвинитель вызвал третьего свидетеля, и я увидела, как альков наполняет алое отражение одежды хранителя. Лицо Канилы было спокойным, а взгляд уверенным, когда он произносил уже привычное «я готов».
Голос Канилы был сух и нудно скрипел, словно старая форточка на сквозняке. Он рассказывал о том, как добился для меня фиктивной лицензии, но взгляд его, прикованный ко мне, горел ненавистью. Сигард заметил:
— Ты понимаешь, что твои слова звучат как признание? Ты виновен в том, что скрывал от Комитета даймонию!
— Я признаю свою вину, — коротко кивнул Канила. — И готов понести наказание. — Он многозначительно посмотрел на Сигарда и добавил: — Лишь бы истинный виновник тоже не ушёл от кары.
Сигард улыбнулся и медленно кивнул.
— Лишить Канилу статуса хранителя, — едко произнёс обвинитель, и на столе я заметила лишь правые ладони. — Единогласно!
Канила покинул альков, на его лице я заметила довольную усмешку, и мне очень не понравился взгляд, которым он окинул меня при этом. Я невольно опустила лицо, ощущая укол совести: из-за меня Канила практически лишился сына. Теперь мне понятно, что волколак будет мстить до тех пор, пока не раздавит, даже если этот путь уничтожит и его самого. Всё это было крайне подозрительно, и у меня росло и крепло ощущение, что весь этот суд медленно, но неуклонно обращается против меня. И самое ужасное, что я не понимаю, как… Не вижу меча, который заносят надо мной, не осознаю, в какой стороне лежит пропасть…
Обвинитель вызвал следующего свидетеля, я рассеянно посмотрела в сторону алькова, как кожу на голове сжало от ужаса при виде ироничного лица Степана.
— Я готов, — тихо произнёс он, и я быстро посмотрела на Келлера.
Лицо инститора, казалось, оставалось непроницаемым, но я отчётливо увидела, как задрожали пальцы его рук, словно он едва сдерживался от желания вцепиться старому другу в горло, и сердце моё сжалось от ощущения непоправимой угрозы. Полицейский не смотрел на меня, словно и не заметил, а я сжала челюсти, мучительно сожалея, что утренняя пуля не попала прямо в это противное лицо. Степан же спокойно рассказывал, как по просьбе друга ему пришлось курировать сотню ведьм, чтобы отыскать среди множества рыжих и зеленоглазых ту самую…
— Предатель! — не выдержала я и, вскочив, бросилась к алькову: — Ты хуже, чем самый последний гад!
Лицо Степана побелело, взгляд заметался, но через мгновение он вновь выпрямился. И, когда я подскочила к нему, протягивая руку для мести, легко перехватил моё запястье.
— Разве я не просил тебя уехать? — жёстко проговорил он, пристально глядя мне в глаза, и лицо его перекосилось от ненависти: — Ха! Ты никогда не слушала советов. Я был уверен, что не послушаешь и сейчас. Я очень хорошо изучил тебя, ведьма!
Колени мои задрожали, и я невольно отшатнулась, осознав, что решилась заявиться прямо на суд Комитета именно после того, как Степан попытался отговорить меня. Полицейский рассмеялся и оттолкнул меня, а я, дрожа всем телом, полетела на зеркальный пол. Так это ловушка!
— Показания свидетеля подтверждают факт саботажа Комитета, — услышала я торжествующий голос обвинителя, и перед глазами всё поплыло. Степан покинул альков, и тощий хранитель громко добавил: — Слово обвиняемому. Сигард, Комитет отзывает лицензию на гипноз. Прошу!
