— Чего добиваешься, Бруно? — иронично спросил он. — Неужели стремишься уничтожить мальчика только за то, что он попытался узнать о судьбе родителей. Я считаю это желание естественным.
Обвинитель криво улыбнулся и тоже сел, постукивая по столу кончиками пальцев левой руки.
— Желание волне естественное, — медовым голосом проговорил он, окидывая стол быстрым взглядом. — Но Комитет не устраивают методы, — он скривился и сквозь зубы произнёс: — Мальчика! А вот чего ты добиваешься, потворствуя раскрытию секретной информации? Я боюсь и предположить, что Глава Комитета загребает чужими руками угли от синего пламени!
В конце обвинитель вскочил и сорвался на крик, а щёки Олдрика приобрели багровый оттенок.
— Хорошо, — мрачно произнёс он. — Если Генрих виновен, я сам покараю его.
Я тревожно посмотрела на Генриха, но тот продолжал неподвижно стоять в зеркальном алькове. Лицо инститора выглядело напряжённым, а кулаки были сжаты. Не этого ли добивался охотник? Сорвать с хранителей их прогнившие маски… Я перевела взгляд на довольное лицо Сигарда и содрогнулась от его кривой усмешки. Это же слова красной птицы иллюзий! Тот поймал мой взгляд и громко произнёс:
— Всё же выношу на рассмотрение Комитета вопрос о присутствии даймонии на разбирательстве! — Я содрогнулась от его елейного тона. На стол легла правая ладонь Сигарда, и он мягко добавил: — Под лёгким воздействием, достаточным для общей безопасности, но не мешающим дочери Кики определить правдивость слов обвиняемого!
На зеркальную поверхность одна за другой ложились правые руки хранителей, а Олдрик попытался отдёрнуть свою, но Сигард многозначительно посмотрел на Главу Комитета:
— Только не говори, что боишься! Даймония увидела ложь Генриха раз, а значит, заметит и во второй. Только на этот раз обойдётся без акробатических прыжков и стриптиза…
Олдрик уныло опустил голову, и его правая ладонь осталась лежать на столе.
— Если называть вещь своими именами, предлагаешь загипнотизировать Мару, чтобы она не солгала о том, что видит? — тихо уточнил он, и Сигард ухмыльнулся.
Я вдруг ощутила себя большой жирной мухой, которой не повезло залететь на старый чердак, где голодные пауки, поджидая жертву, месяцами плели многочисленные паутины…
— Принято, — проскрипел обвинитель, и его длинные бледные пальцы тоже легли на стол. — Единогласно…
Я зачарованно смотрела, как Сигард поднимается со своего места и, обогнув стол, медленно приближается ко мне. Понимая, что меня сейчас подвергнут гипнозу, я затравленно покосилась на Генриха, но лицо инститора оставалось непроницаемым.
Сигард подошёл вплотную ко мне и протянул руку, а у меня застучали зубы. Взгляд хранителя был напряжён, губы сжаты в тонкую линию. А что, если он «добавит» что-то, как сделал это с Генрихом, чтобы тот признался в убийстве? Я вздрогнула и отпрянула от Сигарда.
— Стойте! — вскрикнула я. — Как я могу быть уверенной, что воздействие действительно будет лёгким? А если красная птица иллюзий решит от меня избавиться или подчинить своей воле?
Сигард замер, глаза его сузились, и взгляд стал колючим.
— О чём это ты? — разыгрывая удивление, спросил он.
Я скривилась:
— Всего лишь о вашем обещании запереть меня в подземельях Крамора уже сегодня. Не этого ли вы добиваетесь? Загипнотизировать даймонию, чтобы ведьма добровольно отправилась в клетку? Мою маму вы так же поймали?
— Мара, это не так! — услышала я мягкий голос.
Олдрик прикоснулся к моему плечу, но я стряхнула его руку, словно ядовитое насекомое, и обратилась к обвинителю.
— Что бы вы там ни решили единогласно, мой голос против, и он решающий! Я не очень понимаю, как у вас тут всё устроено, но догадываюсь, что синее пламя, которое я видела — нечто вроде магического детектора лжи. Его лишь даймония может видеть? Не потому ли вы так хотели, чтобы я присоединилась к Комитету? Так вот! Если хотите, чтобы я и дальше работала детектором, вообще забудьте про гипноз!
Олдрик звонко ударил по столу правой ладонью, и следом за ним проголосовали и другие хранители. Обвинитель сузил глаза и слегка наклонился вперёд, не сводя с меня подозрительного взгляда.
— Хорошо, — прошипел он.
Я с улыбкой посмотрела на злое лицо Сигарда, ощущая радость этой маленькой победы. Хранитель молча развернулся и двинулся к своему месту, а обвинитель повернулся к Генриху и громко спросил:
— Обвиняемый готов?
— Я готов, — глухо ответил инститор, не отрывая от меня такого пристального взгляда, что я невольно поёжилась.
— Признаёте ли вы свою вину в попытке разрушить деятельность Комитета?
— Я признаю, что не раз пытался саботировать деятельность Комитета, — ответил Генрих, и сердце моё ёкнуло.
— Что же ты делаешь? — прошептала я.
Ожидаемого пламени не возникало, а я всё смотрела на инститора, ожидая синей вспышки. Я застонала: да даже если и так! Почему он не солгал? Я бы сделала вид, что пламени нет, ведь кроме меня его никто не видит… Не этого ли боялись хранители, когда голосовали за гипноз? Я заскрипела зубами: ну почему я не сообразила сразу изобразить панику от появления синего огня? Не об этом ли безмолвно просил меня инститор? Или нет? Ох, я совсем запуталась!
— Правда? — с удовольствием расхохотался Сигард и покачал головой: — Вот оно как!
Он выглядел удивлённым, и я неприязненно покосилась на хранителя. Выходит, он считал Генриха невиновным и всё равно пытался утопить? Обвинитель удовлетворённо кивнул:
— Обвиняемый признал свою вину, и даймония подтвердила правдивость его слов. — Он повернулся к Олдрику: — Ты взял на себя ответственность, и я прошу тебя привести кару в исполнение!
Я быстро посмотрела на Олдрика, но взгляд его был опущен, а кисти рук сжались в кулаки, и я услышала его тяжёлое дыхание.
— Что значит привести кару в исполнение? — взволнованно спросила я.
Олдрик тяжело поднялся и, избегая смотреть на меня, пошёл в сторону алькова, в котором стоял Генрих. Я подскочила и крикнула:
— Нет! Стойте!
Но Олдрик, не обращая на меня внимания, приблизился к возвышению, на котором лежал меч инститора. Хранители молча наблюдали за Главой Комитета, чьи руки уже легли на зеркальную поверхность выступа, где я заметила три знака: красный, синий и белый. Сердце моё заколотилось, и я ударила кулаками по столу.
— Это неправильно! — возмутилась я. — Даже если Генрих действительно саботировал работу вашего прекрасного Комитета, я его прекрасно понимаю! Этот Комитет — сборище гадов! Что хорошего в нём?
Хранители возмущённо вскочили со своих мест, закричали, и лишь Сигард, насмешливо поглядывая на меня, остался неподвижен.
— А я предлагал сделать так, чтобы ведьма вела себя прилично, — жёстко усмехнулся он.
