— Айка! — словно в реальности услышала я женский голос и вздрогнула всем телом. — Прекрати немедленно! Ты ведёшь себя плохо! О чём мы с тобой говорили?
Я подняла голову и огляделась в полнейшей темноте. Что это? Это не может быть реальностью… Мне показалось. Нет! Это воспоминание о моей маме, и я его сберегу. Кики даже сквозь годы умудрялась контролировать свою дочь. Я пришла в себя настолько, что даже захотелось узнать, где я и что случилось.
После того, как зеркальная стена отсекла альков от зала заседаний, тьма окружила меня. А ещё был удар и боль… Может, мы провалились? Я опустила ладони на пол и пошарила по шершавой поверхности, на ощупь напоминающей пористый камень.
— Олдрик? — несмело позвала я, но гулкая тишина была мне ответом.
Я прислушивалась несколько мгновений, размышляя, что мне делать, как вдруг услышала тихий стон. Сердце моё забилось сильнее, я встала на четвереньки и поползла вперёд, но тут же ударилась головой и взвыла от боли, прижимая ладонь к шишке: стена оказалась гораздо ближе, чем можно было предположить. Похоже, это комната. Может, тюрьма? Возможно, мне только показалось, что Сигард нажал на кнопку уничтожения. Или он сам перепутал и нажал на кнопку пленения?
Я пошарила по прохладной поверхности и осторожно приподнялась на ноги. Вверху потолка не нащупала, значит, помещение было достаточно высоким. Я положила на гладкую стену обе руки и быстро пошла вперёд, пытаясь найти выключатель или дверь. Пальцы наткнулись на тумблер, я нажала на кнопку и зажмурилась от ослепительного света. Когда глаза немного привыкли, я, щурясь, осмотрела небольшую комнату и вздрогнула при виде неподвижного тела в красных одеждах.
— Олдрик! — воскликнула я и бросилась к хранителю. Увидев синюшное лицо и вздувшиеся жилки, я застыла на месте и бессильно упала на колени. — Неужели я тебя убила?
Хранитель слабо пошевелился, я порывисто схватила его за руку, и лицо Олдрика исказилось от боли.
— Пока еще не убила, — просипел он. — Но перспективы хорошие…
Я невесело рассмеялась, ощущая ледяные покалывания в шее:
— В какую сторону хорошие?
Олдрик со свистом вдохнул и хрипло добавил:
— Если снова не окунёшься в то воспоминание, у меня есть шанс выжить. Когда ты прокручиваешь видение, сила даймонии ядом сочится с твоих рук… а мне, знаешь ли, деваться некуда.
Я скривилась, рассматривая свои руки.
— Разбудили во мне монстра, — мрачно проговорила я, — так радуйтесь! Как хотели, так и получилось…
Олдрик устало прикрыл веки, и кадык на его шее дёрнулся.
— Я никогда и не желал этого, — с трудом произнёс он, глаза его вновь распахнулись, а взгляд стал жалким: — Кики так отчаянно хотела, чтобы ты всегда оставалась с ней, даже скрывала в тебе силу. Ведь понимала, как это опасно для вас обеих, а всё равно пыталась…
— В смысле? — прошептала я. — Она же заваливала меня чужими воспоминаниями, чтобы я не проявила свою силу перед вами. Я сама видела это, когда вы привели к Кики жену Келлера и Сигарда…
— В тот роковой день, — сипло перебил меня Олдрик, — я и потерял вас обеих. И если по Кики я горевал, то твоей свободе радовался, Айка… То есть, Мара! Оставайся Марой, детка, как можно дольше. Живи нормальной жизнью, я всегда желал тебе этого. Но если у тебя родится девочка, сразу отдай её…
— Почему? — звенящим голосом спросила я, а по спине побежали мурашки, поскольку я начинала догадываться о причинах.
Олдрик кивнул и отвёл взгляд.
— Даймония в полной силе стремится лишь к уничтожению, — тихо проговорил он. — И чем чаще будешь пользоваться силой, тем быстрее она овладеет тобой. Уничтожаешь чужие воспоминания, и твои собственные обесцениваются, убиваешь других и уничтожаешь в себе всё человеческое. Когда я познакомился с Кики, она была прекрасной женщиной, нежной и чуткой, но годы работы на Комитет изменили её, и я уже не видел в её глазах любви, только расчёт и жажду подчинить себе каждого. Я пытался вразумить её, но Комитет был детищем Кики, и она свято верила, что делает мир лучше…
— Так Сигард сказал правду, — ахнула я. — Ведьма создала Комитет? Как это могло произойти?
Олдрик коротко усмехнулся, и взгляд его стал колючим. Я отметила, что жилы на его лице стали бледнее, а на щеках проступил, хоть и болезненный, но румянец. Хранитель медленно приходил в себя.
— Кики уговорила меня, — мягко проговорил он, — возглавить организацию, которая будет контролировать применение магии. Как бы это ни выглядело в твоих глазах, Мара, начиналось всё с благих намерений. Мы создали хранилище, куда помещали сосуды с опасными воспоминаниями, мыслями и планами, изъятыми Кики, и нам потребовались хранители. Комитет объединил инститоров, и нам удалось обуздать людскую ненависть и жажду власти…
— Подлостью, воровством и шантажом, — прорычала я. — Отличная работа, нечего сказать!
Олдрик рассеянно улыбнулся:
— Поверь, тогда было намного хуже.
— Да и сейчас не лучше, — упрямо возразила я. — Кики сказала, что отнимать воспоминания у друга подло даже для вас! И я тоже так считаю… подумаешь, две жены завёл! Вон, у моего чокнутого братца их десятки! И живут ведь припеваючи…
— Дело не в измене, Мара, — снова перебил меня Олдрик. — Это лишь повод для лицензии. Сигард пошёл на потерю памяти добровольно. Увы, он этого не помнит, поскольку вмешалась ты и дестабилизировала воздействие Кики. Потому и прошу отдать дочь, если она у тебя появится. В одиночестве даймония может справиться с собой, если не будет слишком часто применять свою силу, но в паре они усиливают свои самые ужасные качества и сила возрастает в десятки раз! Ты наверняка не помнишь, но ты была невероятно злым ребёнком, желала смерти всем и каждому.
У меня словно снова в ушах зазвучал собственный крик: «Или я тебя убью!». И сейчас я осознала, что это не было детской ненавистью, это было реальным намерением, и лишь мама сумела отвлечь меня словами об игре. По спине поползли мурашки.
— Зачем Сигард пошёл на такое? — прошептала я, пытаясь осознать свалившуюся на меня информацию.
— Ради меня, — усмехнулся Олдрик. — Мы действительно были хорошими друзьями… дело в том, что я никогда не хотел быть Главой Комитета, но Кики упорно не отпускала меня, шантажировала и угрожала…
— И вы всё равно любили её? — я пытливо посмотрела в его печальные глаза: — Несмотря на то, что Кики стала монстром, вы продолжали быть с ней?
Олдрик криво улыбнулся.
— Я ни секунды не пожалел о своих чувствах, — обречённо проговорил он. — Кики убивала в себе всё лучшее, но я был обязан сохранить всё светлое, что было между нами. Хотя бы в своих воспоминаниях.
Глаза мои защипало, а из груди вырвался вздох, и я отвернулась.
— Глупо.
— Будь умнее нас, Мара, — тихо проговорил Олдрик. Он слабо приподнялся и протянул руку, прикасаясь пальцами к моему подбородку: — И счастливее! Генрих — идеалист, как и все мы в юности, но он хороший парень…
