Суд семью голосами против двух постановил, что Мартин имел право пользоваться тележкой для гольфа. Судья Джон Стивенс, в письменной форме изложивший мнение большинства, проанализировал историю гольфа и пришел к выводу, что использование тележек не противоречит фундаментальному характеру игры. «С ранних времен сущность игры — удары, использование клюшек для того, чтобы заставить мяч перемещаться с части площадки, где находится метка, к лунке, находящейся на таком расстоянии от метки, что возможны несколько ударов»
[291]. Что касается утверждения о том, что перемещение по полю пешком является испытанием физической выносливости игроков, то Стивенс сослался на показания профессора психологии, который подсчитал, что на передвижение пешком по всем 18 лункам человек затрачивает всего лишь 500 калорий, что энергетически эквивалентно «менее чем одному бигмаку
[292]»
[293]. Поскольку гольф — «деятельность низкой интенсивности, усталость от игры в основном обусловлена психологическим явлением, ключевыми составляющими которого являются стресс и возбуждение»
[294]. Суд пришел к выводу, что поблажка, сделанная инвалидности Мартина, и разрешение ему разъезжать по полю на тележке фундаментально не меняет игру и не дает Мартину несправедливых преимуществ.
Судья Антонин Скалия не согласился с мнением коллег. В энергичном возражении Скалия отверг мнение о том, что суд мог определить сущность, природу гольфа. Его тезис не сводился просто к тому, что у судей нет власти или компетентности решать представленный на его рассмотрение вопрос. Скалия отверг аристотелевскую посылку, лежавшую в основе решения суда: он счел невозможным путем рассуждения постичь телос, или сущность, игры:
«Обычно, говоря, что нечто „существенно“, люди имеют в виду, что это нечто необходимо для достижения определенной цели. Но поскольку в природе игры нет никакой цели, кроме развлечения (а это то, что отличает игры от производительной деятельности), сказать, что любое из произвольных правил игры „существенно“, совершенно невозможно».
[295]
Так как правила гольфа «совершенно произвольны (как и правила всех игр)», писал Скалия, нет оснований для критической оценки правил, установленных Ассоциацией профессиональных гольфистов. Если болельщикам эти правила не нравятся, «они могут отказаться от покровительства гольфу». Но никто не может сказать, что это или то правило не имеет значения для навыков, испытывать которые должен гольф.
Доводы Скалия сомнительны по нескольким причинам. Во-первых, эти доводы унижают спорт. Ни один настоящий болельщик не станет так говорить о спорте и утверждать, что спортивные игры регулируются совершенно произвольными правилами и не имеют настоящей цели или смысла. Если бы люди действительно считали, что правила их любимых видов спорта произвольны, а не изобретены для того, чтобы вызывать определенные, заслуживающие восхищения навыки и таланты и прославлять их, им было бы трудно интересоваться результатами состязаний. Спорт выродился бы в зрелище, источник развлечений, а не в предмет восхищения.
Во-вторых, вполне можно сомневаться в достоинствах различных правил и задаваться вопросом, улучшают ли они спортивные игры или разлагают их. Эти споры возникают постоянно — в транслируемых по радио дискуссиях экспертов и среди тех, кто судит соревнования. Рассмотрим споры о правиле 10-го игрока в бейсболе
[296]. Некоторые говорят, что это правило улучшает игру, разрешая делать подачи лучшим питчерам и избавляя игроков, не слишком успешно выполняющих подачи, от мучений. Другие говорят, что это правило портит игру, чрезмерно акцентируя подачи и устраняя сложные элементы стратегии. И та и другая позиция основана на определенной концепции того, в чем заключается суть бейсбола в его лучшем виде: какие навыки испытывает эта игра, какие таланты и добродетели прославляет и вознаграждает бейсбол? В конечном счете споры о правиле 10-го игрока — это споры о телосе бейсбола, точно так же как споры вокруг аффирмативных действий — это споры о целях и задачах университетов.
Наконец, отрицая наличие телоса в гольфе, Скалия полностью упускает из виду аспект споров, касающийся почестей. В конце концов, что было действительной причиной разворачивавшейся в течение четырех лет саги о тележке для гольфа? На первый взгляд, это был спор о справедливости. Ассоциация профессиональных игроков в гольф и выдающиеся гольфисты утверждали, что предоставление Мартину права перемещаться по полю на тележке будет означать предоставление ему несправедливого преимущества. На это Мартин отвечал, что, с учетом его инвалидности, тележка просто уравнивает его шансы.
Впрочем, если бы справедливость была единственной проблемой, у спора было бы простое и очевидное решение: надо разрешить всем игрокам в гольф ездить по полю на тележках во время турниров. Если это можно будет делать всем, возражение относительно справедливости отпадает. Но для профессионального гольфа такое решение было проклятьем, немыслимым еще более, чем исключение для Кейси Мартина. Почему? Потому, что спор был не столько о справедливости, сколько о почестях и признании, особенно о желании Ассоциации профессиональных игроков в гольф и ведущих гольфистов добиться признания гольфа видом спорта, заслуживающим такого же уважения, как другие спортивные состязания.
Позвольте мне сформулировать суть дела с максимальной деликатностью. Гольфисты очень чувствительны к статусу гольфа, в котором нет ни бега, ни прыжков, а мяч, пока по нему не ударят, находится в состоянии покоя. Никто не сомневается в том, что игра в гольф требует высоких навыков. Но почести и признание, которыми удостаивают выдающихся гольфистов, зависит от отношения к игре в гольф как к состязанию, требующему изрядных физических усилий. Если в игру, в которой они добились совершенства, можно играть, разъезжая по полю на тележке, признание, которым игроки в гольф пользуются как атлеты, может быть поставлено под сомнение или снизиться. Возможно, это объясняет ожесточение, с которым некоторые профессиональные игроки в гольф выступали против просьбы Кейси Мартина разрешить ему пользоваться тележкой. Приведу мнение, высказанное в опубликованном рядом с редакционной статьей New York Times письме Тома Кайта, ветерана, который 25 лет участвовал в турнирах Ассоциации профессиональных игроков в гольф:
