В следующие две недели Тане еще несколько раз приходилось тормозить это домкрато-строительство, и каждый раз попадавший в ее поле зрения Дамиан становился чуть грустнее.
То же касалось и Феди – он увядал на глазах. Темная тень больше не колыхалась вокруг его головы, а покрывала его целиком. Ему было очень нехорошо.
Но самое интересное заключалось в том, что Таня снова увидела рядом с ним мерцающий свет: вокруг его головы словно бы летал рой разноцветных светляков. Федя не делал никаких усилий, чтобы пробиться к ним из своего тумана, но такая встреча могла произойти случайно, и тогда его голова опять стала бы прозрачной и пустой. Таня поняла, что крюк может потерять силу – она уже знала, как это бывает.
Такого нельзя было допустить ни за что. Пока Федя был достижим, следовало срочно натащить на него мангу.
Таня представила себе южный пляж, моторную лодку, себя в этой лодке – и, как индеец смазывает грани обсидиана ядом кураре, напитала мангу всем солнечным светом, всем беспричинным счастьем, всей юной надеждой, когда-то жившими в ее сердце.
Это не было обманом. Она и правда была такой, когда, волнуясь и робея, готовилась выйти на помост женских продаж, на свое безнадежное, гнусное и неизбежное торжище с патриархией.
Крюк лежал в лодке рядом с мангой. Таня осторожно надела на него наживку и нежно послала к Феде. А когда крюк поравнялся с его утонувшей в черном тумане головой, легонько подсекла – и наволокла мангу на Федин затылок.
Манга налипла, и Федя сразу стал виден отчетливо. Таня высвободила крюк и перевела дух. Манга еще некоторое время мерцала во мгле солнечной надеждой, а потом слилась с Фединой загорелой лысиной в одно целое – словно кусок сахара растворился в стакане чая.
«Теперь, – поняла Таня, – я буду для него вот такая. И во сне, и когда он про меня вспоминает. И вообще…»
Метать в Федю крюк после этого стало совсем просто.
Продираться к нему через завесу неведения больше не было нужды. Не обязательно было даже видеть его внутренним зрением – в Фединой голове работал маячок, и крюк находил путь сам. К Феде вела надежная канатная дорога.
Вот только надолго ли?
Таня не знала, сколько времени манга сохраняется в голове у хуемрази – таких тонкостей они с Клариссой не обсуждали. Верь интуиции, сказала Кларисса.
Интуиция подсказывала, что мангу надо иногда обновлять… Но как? Надо было, наверно, заставить Федю видеть ее вновь и вновь… Ага…
Таню осенило.
У него ведь есть школьные фотографии? Наверняка остались. Может быть, есть похожая на мангу? С близкой датой?
Таня достала из шкафа пластиковый пакет, где лежали старые снимки, и погрузилась в поиски. Удача прыгнула ей в руки уже через несколько секунд.
Групповое фото перед десятым классом. Возле школы. Она – с той же прической, с той же улыбкой, с тем же солнцем в глазах. Практически манга. И Федя. Откровенный задрот, видно сразу по виноватому лицу. Вдвоем на одном снимке. И снимок этот почти наверняка сохранился у Феди – если он только не забрызгал ее лицо своей гадостью. Вот пусть он его и повесит на стену.
Таня сформулировала команду и послала крюк в Федину голову. Якорь уехал в черный туман гладко, как трамвайная штанга по проводу. По легкому спазму в матке Таня поняла, что приказ услышан.
Она чувствовала, что выбрала почти всю свою силу – энергии осталось на одну команду, а затем придется восстанавливаться неделю. Что ему приказать? Что?
Ее опять осенило.
«Сиди под этой фоткой, хуемразь, смотри на нее и пиши мне письма. Подробные… О чем? А вот о чем – что это был за домкрат под твоей жопой. И что это был за свет, в который вы глядели. А я потом почитаю… Интересно».
Якорь покачнулся – и снова уехал по проводу в черный туман. Таня поморщилась от боли.
«Теперь неделю на фруктах и йогуртах… Ни на что другое все равно денег нет. Медленно работаю. Слишком медленно…»
***
Через несколько дней Тане приснилась Кларисса.
Все происходило на той же поляне, откуда Таня ходила в гости к игуане – только дело было летом. Кларисса танцевала у костра в чем-то вроде накидки из шкуры огромной ящерицы – большая голова рептилии над ее светлыми волосами походила на космический шлем, а на груди качалось ожерелье из золотых бусин, перемежающихся мелкими, желтыми и не особо красивыми клыками.
Таня сначала удивилась, что Клэр выбрала для украшения такие невзрачные зубы, а потом поняла. Хуемразь никого больше не укусит. И не одна – целый взвод.
Кларисса опустилась в траву у костра, сделала Тане знак сесть рядом и сказала:
– Я объясню тебе, как восстанавливать энергию. Ты слышала про священный индийский слог «Ом»?
– Слышала, – ответила Таня. – Вот только какой у него смысл, точно не знаю.
– Это звук, из которого рождается Вселенная. В нем прошлое, настоящее и будущее – и все прочие звуки мира. Игуаны используют этот звук. Но не целиком. Они используют его женский аспект.
– Женский аспект?
– Конечно, – сказала Кларисса. – Подумай сама – раз из этого звука рождается все сущее, он должен быть соединением двух космических начал. Как инь-ян. Это, собственно, и есть звуковой инь-ян, где вибрация звука проделывает весь путь от одного полюса бытия до другого. «Ом» произносится так – «о-о-м-м». Повтори.
– О-о-м-м, – повторила Таня.
– Хорошо. Скажи, тебе понятно, что «о-о» – это женская часть звука, а «м-м» – мужская? Чисто интуитивно?
Таня кивнула.
– «О» похоже на вход в вагину даже по начертанию, – продолжала Кларисса. – «М», с другой стороны, напоминает мужские гениталии, проще говоря муди… Кстати сказать, христианское «аминь» – просто вариант звука «Ом», к которому ликующая патриархия пришила гипертрофированный гульфик.
Таня опять кивнула. Во сне все было очень даже понятно.
– Игуаны совершают со звуком «Ом» серьезную магическую процедуру. Они символически оскопляют его, превращая в простое «О». «О» – это «ом» игуан.
– О-о-о, – протянула Таня.
– Именно. Игуаны восстанавливаются через звук «О». А еще они используют его при метании крюка. Когда ты произносишь «О-о», нижняя часть твоего живота немного втягивается и напрягается, и отдача от броска не так ощущается маткой.
– Ты мне, кстати, ничего не говорила про отдачу, – пожаловалась Таня.
– Я подумала, что ты и сама ее быстро заметишь, – улыбнулась Кларисса. – Ведь правда?
– Трудно не заметить, – ответила Таня.
– Ничего, отдача даже полезна.
– Почему?
– Потому что она делает тебя разборчивой. Ты не мечешь крюк перед свиньями. Помнишь, ты спрашивала, почему нельзя делать так, как я в ресторане? Делать-то можно. Но готова ли ты терпеть такую боль, чтобы одна хуемразь облила другую пивом?
