«Я получил самый важный урок в своей жизни в марте 1945
года, сказал он. — Я получил этот урок в море на глубине 276 футов у побережья
Индокитая. Я был одним из восьмидесяти восьми человек, находившихся на борту
подводной лодки „Байя С. С. 318“. С помощью радара мы обнаружили, что к нам
приближается небольшой японский конвой. С приближением рассвета мы погрузились на
глубину, чтобы начать атаку. Через перископ я увидел японский сторожевой
корабль, танкер и минный заградитель. Мы выпустили три торпеды по сторожевому
кораблю, но промахнулись. Что-то вышло из строя в механизме каждой торпеды.
Сторожевой корабль, не зная, что его атакуют, продолжал идти своим курсом. Мы
приготовились атаковать последний корабль, минный заградитель, но неожиданно он
повернулся и пошел прямо на нас (японский самолет выследил нас на глубине
шестидесяти футов под водой и сообщил по радио о нашей позиции японскому
заградителю). Мы погрузились на 150 футов, чтобы нас не обнаружили, и
подготовились к тому, что нас будут атаковать глубинными бомбами. Мы наложили
дополнительные болты на люки; а чтобы движение нашей лодки было абсолютно
бесшумным, выключили все вентиляторы, систему охлаждения и все электрические
устройства.
Через три минуты перед нами раскрылись двери ада. Шесть
глубинных бомб взорвались вокруг нас, и нас швырнуло вниз на дно океана на
глубину 276 футов. Мы были в ужасе. Подвергаться атаке в воде на глубине менее
1000 футов считается опасным, а на глубине менее 500 футов — почти смертельным.
Нас атаковали на глубине едва превышавшей 250 футов. Так что ни о какой
безопасности не могло быть и речи. В течение пятнадцати часов японский заградитель
продолжал бросать глубинные бомбы. Если бомбы взрываются в пределах семнадцати
футов от подводной лодки, в лодке образуется пробоина. Трудно было сосчитать,
сколько бомб взорвалось в пределах пятидесяти футов от нас. Нам было приказано
„обезопасить себя“ — спокойно лежать на своих койках и не терять контроль над
собой. Я был так испуган, что едва мог дышать. „Это смерть, — говорил я себе
снова и снова, — это смерть!..“ Поскольку вентиляторы и система охлаждения были
выключены, температура воздуха внутри подводной лодки превышала 100
градусов,
[5]
но от страха мне было холодно, меня не согревали даже свитер и
куртка на меховой подкладке, которые я надел. Я дрожал от холода. Мои зубы
стучали. На коже у меня выступил холодный, липкий пот. Атака продолжалась
пятнадцать часов. Затем внезапно она прекратилась. Вероятно, японский
заградитель израсходовал весь свой запас глубинных бомб и уплыл. Эти пятнадцать
часов атаки тянулись словно пятнадцать миллионов лет. В моей памяти
промелькнула вся моя жизнь. Я вспомнил все плохое, что сделал в жизни, и мелкие
неприятности, о которых я беспокоился. До службы на флоте я работал клерком в
банке. Я переживал из-за того, что мне приходилось много работать, а заработок
был очень скудный и почти никаких надежд на повышение. Меня беспокоило то, что
дом, в котором я жил, мне не принадлежал, что я не мог купить новую машину, не
мог купить своей жене красивые платья. Как я ненавидел своего начальника —
старика, который постоянно ворчал и придирался ко мне! Я помню, как нередко я
приходил вечером домой сердитый, недовольный и ссорился с женой по пустякам.
Меня беспокоил шрам на лбу, который остался после автомобильной аварии.
Много лет назад все эти неприятности казались мне огромными!
Но какими ничтожными показались они, когда глубинные бомбы угрожали отправить
меня на тот свет. Я поклялся себе тогда, что никогда, никогда не буду больше
беспокоиться, если мне посчастливится снова увидеть солнце и звезды. Никогда!
Никогда!! Никогда!!! В эти ужасные пятнадцать часов я узнал больше об искусстве
жить, чем за четыре года обучения по книгам в Сиракьюсском университете».
Мы часто мужественно ведем себя при тяжелых жизненных
потрясениях, а затем позволяем пустякам, мелким уколам сваливать нас. Вот что,
например, рассказывает Сэмуэл Пепис в своем дневнике о казни сэра Гарри Вэйна.
Он видел, как Вэйну в Лондоне публично отрубили голову. Когда сэр Гарри вступил
на помост, он не умолял сохранить ему жизнь, он умолял палача не задевать
вызывавший боль фурункул у него на шее!
То же самое свойство человека обнаружил адмирал Бэрд в
ужасном холоде и темноте полярных ночей. Он говорил, что его подчиненные больше
нервничали из-за пустяков, чем из-за серьезных вещей. Они стойко переносили
опасности, тяжелые условия жизни, холод, который часто был ниже 80 градусов.
[6]
«Но, — рассказывал адмирал Бэрд, — иногда закадычные друзья переставали
разговаривать друг с другом, потому что один подозревал другого в том, что тот
поставил свои инструменты на его место. Я знал человека, который мог есть в столовой
только тогда, когда находил себе место, откуда ему не было видно
флетчериста,
[7]
тщательно пережевывавшего свою еду двадцать восемь раз, прежде
чем проглотить ее».
«В заполярном лагере, — говорил адмирал Бэрд, — подобные
пустяки обладают способностью доводить даже дисциплинированных людей до грани
безумия».
И вы могли бы добавить, адмирал Бэрд, что и в супружеской
жизни «пустяки» часто доводят людей до грани безумия и вызывают «половину всех
сердечных заболеваний в мире».
По крайней мере так считают специалисты. Например, судья
Джозеф Сабат из Чикаго, который провел более сорока тысяч бракоразводных
процессов, утверждает: «Пустяки лежат в основе большинства несчастливых
браков», а Фрэнк С. Хоган, прокурор Нью-Йоркского округа, сказал: «Почти половина
уголовных дел, разбираемых в наших судах, начинается с пустяков. Бравада в
баре, домашние пререкания, оскорбительное замечание, неуважительное слово,
грубый выпад — это именно те пустяки, которые ведут к нападению и убийству.
Очень немногие из нас были жестоко обижены в жизни. Ведь именно незначительные
удары по нашему чувству собственного достоинства, оскорбительные замечания,
ущемление нашего тщеславия вызывает половину сердечных заболеваний в мире».
Когда Элеонора Рузвельт первый раз вышла замуж, она «целыми
днями испытывала беспокойство», потому что ее новый повар плохо готовил обед.
«Но если бы так было сейчас, — говорит миссис Рузвельт, — я бы пожала плечами и
забыла об этом». Прекрасно! Именно так должны вести себя взрослые люди. Даже
Екатерина II, отличавшаяся исключительным деспотизмом, обычно только смеялась,
когда повар портил какое-нибудь блюдо.
Мы с миссис Карнеги однажды обедали у нашего друга в Чикаго.
Разрезая мясо, он сделал что-то неправильно. Я не заметил этого. А если бы
заметил, то не придал бы значения. Но его жена это увидела и набросилась на
него при нас. «Джон, — закричала она, — ты не видишь, что ты делаешь! Когда же
ты научишься вести себя за столом!»
