Стражи быстро вывели короля и королеву из комнаты. Женя стояла с высоко поднятой головой, пока они не скрылись в дверях. Затем ее плечи поникли.
Давид обнял ее одной рукой, но девушка ее стряхнула.
– Не надо, – буркнула она, смахивая подступившие слезы.
Тамара двинулась к ней, в тот же миг я окликнула девушку:
– Женя…
Она подняла руки, останавливая нас.
– Мне не нужно ваше сочувствие, – пылко произнесла Женя. Ее голос был охрипшим, дрожал от ярости. Мы беспомощно замерли на месте. – Вы не понимаете. – Прикрыла лицо руками. – Никто из вас.
– Женя… – попытался Давид.
– Даже не смей! – огрызнулась она, и слезы полились снова. – Ты никогда не обращал на меня внимания, пока я не стала такой, пока меня не сломали. Теперь я просто очередная безделушка, которую тебе нужно починить.
Я отчаянно подбирала слова, чтобы утешить ее, но прежде чем успела открыть рот, Давид сгорбился и сказал:
– Я разбираюсь в металле.
– Какое это имеет отношение ко всему происходящему?! – воскликнула Женя.
Давид нахмурил брови.
– Я… я не понимаю половины того, что происходит вокруг меня. Не понимаю шуток, закатов, поэзии, но я разбираюсь в металле, – его пальцы неосознанно сжались, словно он физически пытался выхватить нужные слова. – Красота была твоей броней. Она хрупкая, показная. Но что внутри тебя? Сталь. Храбрая и несокрушимая. Она не нуждается в починке. – Он сделал глубокий вдох, неуклюже шагнул вперед. А затем взял ее лицо в руки и поцеловал.
Женя оцепенела. Я думала, что она оттолкнет его. Но девушка обвила Давида руками и поцеловала в ответ. Очень решительно.
Мал прокашлялся, а Тамара присвистнула. Мне пришлось закусить губу, чтобы подавить нервный смешок.
Они отстранились. Давид стал красный как рак. Улыбка Жени была такой ослепительной, что у меня сердце сжалось в груди.
– Нужно почаще вытаскивать тебя из мастерской, – сказала она.
На сей раз я все же рассмеялась. Но резко оборвала себя, когда вмешался Николай:
– Не думай, что легко отделалась, Женя Сафина, – его голос был ледяным и очень усталым. – Когда война закончится, тебе будут предъявлены обвинения, и я решу, достойна ты помилования или нет.
Женя грациозно поклонилась.
– Я не боюсь вашего правосудия, мой царь.
– Я еще не король.
– Мой царевич, – исправилась она.
– Идите, – взмахнул рукой Николай. Когда я помедлила, он добавил: – Все вы.
Закрывая дверь, я заметила, как он в изнеможении опустился за чертежный стол, хватаясь за голову.
Я последовала за остальными по коридору. Давид бормотал Жене что-то о свойствах растительных алкалоидов и бериллиевой пыли. Я сомневалась, что с их стороны разумно вступать в этот ядовитый сговор, но, возможно, это их версия романтики.
При мысли о возвращении в Прялку ноги сами собой замедлили шаг. Это был один из самых длинных дней в моей жизни, и хоть я отгоняла усталость, теперь она повисла на плечах, как мокрое пальто. Я решила, что Женя или Тамара сами расскажут остальным гришам обо всем случившемся, а с Сергеем можно разобраться и завтра. Но прежде чем найти свою койку и улечься, мне нужно было кое-что узнать.
У лестницы я схватила Женю за руку.
– Что ты прошептала? – тихо спросила я. – Королю.
Она подождала, пока остальные поднимутся по ступенькам, а потом ответила:
– Я не сокрушенная. Я – сокрушение.
Мои брови подскочили вверх.
– Как хорошо с твоей стороны предупредить меня об этом, чтобы я не стала ссориться с тобой.
– Милая, – ухмыльнулась она, поворачиваясь ко мне то одной израненной щекой, то другой, – у меня больше нет хорошей стороны.
Ее тон оставался веселым, но я слышала в нем и печаль. Женя подмигнула мне здоровым глазом и побежала вверх по лестнице.
* * *
Мал вместе с Невским занимался подготовкой спальных мест, поэтому он остался, чтобы проводить меня в покои – несколько комнат в восточной части горы. Дверь обрамляли переплетенные руки двух бронзовых дев, которые, как я предполагала, изображали Утреннюю и Вечернюю Звезды. Всю дальнюю стену занимало круглое окно, окольцованное латунью и напоминающее иллюминатор на корабле. Горели лампы, и хотя днем от вида за окном несомненно перехватило бы дух, прямо сейчас не было видно ничего, только тьма и отражение моего усталого лица.
– Мы с близнецами расположились по соседству, – сказал Мал. – И один из нас будет дежурить, пока ты спишь.
У тазика меня ждал кувшин с горячей водой, и я быстро умылась, пока Мал докладывал, как он разместил других гришей, сколько времени потребуется, чтобы собрать снаряжение для нашей экспедиции в Сикурзой, и как он хочет разделить группу. Я пыталась вслушиваться, но в какой-то момент мой разум просто отключился.
Я села на каменную скамейку у окна.
– Прости. Я просто не могу.
Мал замер, и я почти видела, как он мечется между желанием сесть рядом со мной и необходимостью уйти. В конце концов он просто остался стоять на том же месте.
– Сегодня ты спасла мне жизнь, – сказал он.
Я пожала плечами.
– А ты спас мою. Мы постоянно этим занимаемся.
– Я знаю, что первое убийство всегда нелегко дается.
– Я в ответе за множество смертей. Эта ничем не отличается от остальных.
– Но она отличается.
– Он был солдатом, как и мы. Наверняка его где-то ждет семья, любимая девушка, возможно, даже ребенок. Он жил, а затем просто… исчез. – Я знала, что стоит закрыть тему, но мне хотелось выговориться. – И знаешь, что самое страшное? Это было легко.
Мал помолчал некоторое время. Затем сказал:
– Я точно не помню, кем была моя первая жертва. Мы охотились на оленя у северной границы и вдруг наткнулись на фьерданский патруль. По-моему, бой длился не больше нескольких минут, но я убил троих. Они выполняли свою работу, как и я, пытались прожить день до вечера, а затем оказались на снегу в луже собственной крови. Точно и не скажешь, кто упал первым, но вряд ли это имеет значение. Нужно держать дистанцию. Тогда лица начинают размываться.
– Правда?
– Нет.
Я помедлила. Не смогла посмотреть на него, когда прошептала:
– Это было приятно. – Мал ничего не ответил, поэтому я продолжила. – Неважно, для чего я использую разрез, что я делаю со своей силой. Это всегда приятно.
Я боялась поднять взгляд, боялась увидеть отвращение на его лице или, что еще хуже, страх. Но когда заставила себя посмотреть ему в глаза, лицо Мала было задумчивым.
