Он еще больше наклонился. Так мы оба упадем.
– Я держу тебя, – повторил он, его голубые глаза ярко горели. Пальцы сомкнулись на моем запястье.
По нам одновременно прошел электрический разряд, раздался тот же треск, что и в лесу у бани. Он вздрогнул. На сей раз у нас не было выбора, кроме как крепко держаться друг за друга. Наши взгляды встретились, и между нами полилась сила – ясная и неизбежная. Я почувствовала, словно передо мной открылась дверь, и мне нестерпимо захотелось пройти через нее – этот вкус идеального, сияющего восторга не шел ни в какое сравнение с тем, что находилось по другую сторону. Я забыла, где нахожусь, забыла все, кроме желания переступить порог, забрать это могущество.
С голодом пришло и ужасное понимание. «Нет, – в отчаянии подумала я. – Только не это».
Но было слишком поздно. Я это знала.
Мал сцепил зубы. Его хватка усилилась пуще прежнего. У меня заныли кости. Жар от силы был практически невыносимым, голову наполнил жалобный вой. Сердце билось так быстро, что я боялась этого не вынести. Мне нужно было пройти через ту дверь.
А затем, каким-то чудом Мал начал тащить меня вверх сантиметр за сантиметром. Я царапала камень свободной рукой, пытаясь нащупать край скалы, и наконец схватилась за него. Мал взял меня за вторую руку и вытащил на безопасное нагорье.
Как только он отпустил мое запястье, душераздирающий поток силы ослаб. Мы отползли подальше от обрыва, наши мышцы дрожали, дыхание выходило рывками.
И вновь по воздуху прокатилось эхо крика. Жар-птица полетела на нас. Мы поднялись на колени. У Мала не было времени достать лук. Он прикрыл меня собой, широко разведя руки, а жар-птица пронзительно завопила и нырнула вниз, потянувшись к нему своими когтями.
Удара так и не последовало. Жар-птица резко остановилась, ее когти находились в паре сантиметров от груди Мала. Крылья взмахнули раз, два, отталкивая нас назад. Время словно замедлилось. Я видела наше отражение в ее круглых золотых глазах. Клюв был острым, как лезвие, перья будто бы излучали собственный свет. Несмотря на страх, я ощутила и благоговение. Жар-птица – это Равка. Мы и должны стоять перед ней на коленях.
Она издала очередной истошный вопль, после чего развернулась, взмахивая крыльями, и полетела в сгущающиеся сумерки.
Мы осели на землю, отчаянно втягивая воздух.
– Почему она остановилась? – с трудом выпалила я.
Прошла долгая секунда. Затем Мал ответил:
– Мы больше не будем на нее охотиться.
Он знал. Как и я. Он знал.
– Нужно уходить отсюда, – продолжил Мал. – Она все еще может вернуться.
Какой-то частью сознания я отметила, что к нам бегут остальные по скользким камням. Мы медленно встали. Должно быть, друзья услышали мои крики.
– Это была она! – воскликнула Зоя, указывая на исчезающий силуэт жар-птицы. Затем подняла руки, чтобы попытаться вернуть ее встречным ветром.
– Зоя, остановись, – приказал Мал. – Пусть летит.
– Почему? Что произошло? Почему вы не убили ее?
– Она не усилитель.
– Откуда вы знаете?
Никто из нас не ответил.
– Да что происходит?! – рассердилась она.
– Это Мал, – наконец произнесла я.
– Что Мал? – вздернул бровь Хэршоу.
– Мал и есть третий усилитель, – слова прозвучали сипло, но твердо, гораздо увереннее и сильнее, чем я ожидала.
– О чем ты говоришь? – кулаки Зои сжались, щеки покрылись хаотичными красными пятнами.
– Нужно найти укрытие, – сказал Толя.
Мы поковыляли за остальными по соседнему холму к высокому тополю, где разбили лагерь.
Мал положил винтовку и снял с себя лук.
– Пойду поймаю нам ужин, – сказал он и скрылся в лесу прежде, чем я успела возразить.
Я рухнула на землю. Хэршоу развел огонь, и я подползла к нему, глядя на языки пламени и едва чувствуя их тепло. Толя дал мне флягу, присел рядом и, дождавшись от меня кивка, вставил вывихнутое плечо на место. Боли не хватало, чтобы остановить крутящиеся в моей голове образы, пока разум пытался найти связь между всем случившимся.
Девочка в поле стоит над убитой сестрой, черные завитки разреза поднимаются от тела. Рядом сидит отец.
«Он был выдающимся целителем». Багра ошиблась. Малой науки было недостаточно, чтобы спасти младшую дочь Морозова. Для воскрешения потребовалась скверна. Я тоже ошибалась. Сестра Багры не была гришом. Она действительно была отказницей.
– Ты должна была догадаться, – сказала Зоя, присаживаясь в противоположной части костра и глядя на меня с обвинением.
Так ли это? В ту ночь у бани я предположила, что разряд спровоцировала моя сила.
И все же, оглядываясь назад, я четко видела всю картину. Впервые моя сила проявилась, когда Мал умирал на моих руках. Мы искали оленя неделями, но нашли его сразу после нашего первого поцелуя. Когда перед нами предстал морской хлыст, я стояла в объятиях Мала, впервые оказавшись вблизи с ним после того, как нас затащили на борт корабля Дарклинга. Усилители хотели воссоединиться.
Да и если подумать, разве наши жизни не были связаны с самого начала? Войной. Одиночеством. Может, и чем-то большим. Вряд ли это случайность, что мы родились в соседних деревнях, пережили войну, которая забрала наши семьи, и оба оказались в Керамзине.
Поэтому Мал был таким талантливым следопытом? Потому что каким-то образом он связан со всем, с творением в сердце мира? Не гриш, не обычный усилитель, но что-то совершенно другое?
«Я стану клинком». Оружием в руках других. Как же он был прав!
Я закрыла лицо руками. Мне хотелось вычеркнуть это знание, вырезать его из своего черепа. Ведь я жаждала могущества, находившегося за той золотой дверью, стремилась к нему чистой, ноющей лихорадкой, от которой хотелось расцарапать себе кожу. Ценой этой силы будет жизнь Мала.
Что мне говорила Багра? «Возможно, ты не переживешь жертву, которую потребует скверна».
Спустя какое-то время Мал вернулся. Принес с тобой двух толстых кроликов. Я слышала, как они с Толей освежевали и надели животных на вертел, и вскоре донесся запах жареного мяса. У меня полностью отсутствовал аппетит.
Мы прислушивались к треску веток и шипению огня, пока наконец Хэршоу не нарушил молчание:
– Если кто-нибудь скоро не заговорит, я сожгу весь лес!
Посему я сделала глоток из фляги Толи и заговорила. Слова дались легче, чем я ожидала. Я поведала им историю Багры, отвратительную сказку об одержимом мужчине, о брошенной дочери, о том, как из-за этого чуть не умерла его младшенькая.
– Нет, – исправилась я. – Она действительно умерла в тот день. Багра ее убила. А Морозов вернул к жизни.
