Моя первая жертва завыла громче. Пламя подобралось к пропитанной ворванью одежде. Наверное, у него семья. Любимая женщина. Наверное же, он и не представлял, что закончит вот так. Ну, беда не моя. Он сам выбрал себе кончину от огня и стали.
Конечно, обгорать из-за гребаной бумаги глупо. Но выражение на лице Эзабет…
Даже за маской я видел страх и тоску в ее глазах. Черт возьми, ну болван я. Болван.
А ведь она – полубезумная злобная сука, совершенно не уважающая меня.
Но эта здравая мысль и не подумала прийти в мою голову. Я помчался сквозь огонь к тлеющему столу, зачерпнул столько переплетенных в кожу блокнотов и бумаги, сколько смог. Между блокнотами лежали листы древней вощеной бумаги, покрытые едва различимыми синими линиями, – желтые, старые, наверное, совершенно бесполезные, но времени выбирать не было. Я выбросил все, что успел, в коридор, и закрыл дверь, отгораживаясь от жара и черного дыма, режущего глаза. Я поднял Эзабет, блокноты и прочее и поспешил прочь из дому. Вышли мы не из той двери, в которую вошли. Я не выпускал меча из рук на тот случай, если ублюдок в колпаке подкарауливает нас, желая закончить дело, но трусливый скот удрал. Сделал работу и смылся.
Когда мы выбрались, уже занялась крыша. Если ветер разнесет угли, вокруг запылает все.
Как только Эзабет смогла идти, я привел ее в свою крохотную провонявшую пещеру, стыдясь пуще прежнего. Я усадил леди Танза в кресло, вымыл руки, вычистил кинжал, вытер его промасленной ветошью. Тесак я швырнул в шкаф. Ничего примечательного, обыкновенное безликое армейское железо. В городе таких тысячи. Их сбывают и закладывают в ломбарды отставные вояки.
– Все пропало, – выговорила Эзабет.
Мне показалось, она сейчас расплачется. Но нет, глаза сухие, ясные и отчаянные, испуганные. Я уже видел ее такой. Черт побери!
– Может, что-нибудь найдется в этих записях, – сказал я, указывая на трофеи.
Хотя что может найтись в дюжине случайных книжек? Я налил чашку воды для Эзабет, налил еще одну для себя, хотя я ненавижу воду.
– Они хотели уничтожить все, – сказала Эзабет. – Ты понимаешь, что это значит?
Я пожал плечами. Ну да, наверное.
– Кто-то не хочет, чтобы я получила данные Малдона. Тут уж точно что-то нечисто. Непременно.
– Ну, теперь все сгорело.
– Завтра я пойду прямо к маршалу!
Да, мы такие твердые и решительные. И совсем беспомощные от усталости.
– Здорово ты со стрелой. Впечатляет, – заметил я.
– Да, – прошептала она.
Что да, то да. Неловко выходит. И ощущаешь себя последним кретином.
– Тебе надо отдохнуть. Поспи сегодня здесь, – предложил я.
Она запротестовала, но я поднял ее, будто котенка, и уложил на мои свежестиранные простыни. Эзабет не унималась, но язык заплетался, слова делались все тише и неразборчивей, а потом она захрапела – на удивление, громко для такого крохотного тела.
А я понял, что сделал выбор – вопреки здравому смыслу, закону и моей сделке с вороном. Я выбрал, и отчего-то сделанная глупость не казалась такой уж мрачной. Думаю, на самом деле и выбора-то не было. Зовите это мальчишеской наивностью, интуицией, идиотизмом – да пожалуйста. Просто с того мига, как я увидел Эзабет снова, я стал рядом с ней. Права она или нет – я за нее. Я убедился: ей хотят помешать. Сегодня враги пытались убить ее. Возможно, они попытаются еще раз.
Я сел лицом к двери, уложив меч на колени.
Что ж, пусть попробуют.
Глава 12
Я с трудом разлепил веки. В кресле спать скверно. Все затекает и болит.
Эзабет не было. Она ушла в ночи, словно раскаявшаяся в измене жена. Мне стало обидно и горько, будто она и в самом деле была моей сбежавшей женой.
Ее деньги красовались на столе, как дешевая шлюха в витрине. Дерьмовый у них вид, честное слово, даром что золото. И будто в душу смотрят с укоризной. Я плюнул, напялил плащ и поплелся на холод.
– Большой Пес говорит, тебе не стоит опять мешаться со сливками, – заключил Тнота, когда я описал ему свои горести.
Хоть был всего час пополудни, Тнота уже раскупорил бочонок темного эля. Было бы грубостью не разделить его с другом.
– Оно подозрительно, когда ты свой совет вкладываешь в божьи уста, – заметил я, взгромоздив ноги в сапогах на лавку.
– Капитан, какая разница, откуда добрый совет? – сонно зевая и почесывая темное пятно на животе, спросила Ненн. – Наверное же, ты с нее недурно забашлял.
– Ну да.
Хорошие новости: Ненн снова на ногах, на пузе – клякса, но никаких дыр и вони. Ненн притащила в буром бумажном пакете груду красных перечных стручков, вынула один и зачавкала, пожирая вместе с семенами. Я поморщился. Она заметила, пожала плечами и запихала в рот еще один.
– Ну, что поделать? С тех пор как заштопали, мне только их и охота. Во рту гребаный вулкан.
Она протянула здоровенный стручок мне. Я вежливо уклонился.
– Ну, по крайней мере, твои свидетели не станут болтать на всех перекрестках, – указал Тнота. – Однако лучше бы тебе вымыть руки.
Он прав. Под ногтями – слой запекшейся крови. Совать нож между ребер – грязная работа.
– Есть хоть малейший шанс, что пырнутый вылез из дому? – осведомилась по обыкновению прагматичная Ненн.
– Нет. Он сгорел, – удовлетворенно сообщил я.
Сгореть – скверный конец. Но мое сострадание целиком уходит на сирот и щенков. И в моем списке претендентов на сочувствие они гораздо выше поджигателей и засранцев.
– Но другой тип, который с татуировкой роз на руках, знаком со мной. Ну, или, по крайней мере, смог распознать.
– Как ты определил?
– Он назвал меня капитаном. Может, случайно обмолвился.
– Тебя знает всякий, кто хоть малость околачивался в Валенграде последние двадцать лет, – заметила Ненн и сочно чихнула, брызнув из носу перечной жижей.
Затем Ненн снова вгрызлась в перец.
– Ребята с Помойки, солдаты, наемники. Мать их, даже торгаши в лавках.
– Для торгаша он слишком ловко вертел железом. Эти типы не грабили, они пришли в дом Глека, чтобы уничтожить. А там книг на многие тысячи. Такие места идут жечь только по приказу. И я хочу знать, чьему приказу.
– Тебе ведьма заплатила или ты нюхаешь по собственному почину? – кисло взглянув на меня, осведомилась Ненн.
Затем она плюхнулась на скамью и щедро налила себе эля.
Эх, красотка Ненн злится. Так и хочется вздыбить шерсть и зашипеть на нее, уйдя в глухую оборону.
– Всегда стоит знать, с кем дерешься. Ты ж знаешь, как у меня с неоконченными делами.
