Ворон на моей руке оставался сухим и блеклым, в струпьях и трещинах. Хоть бы чертова птица вылезла снова и сказала мне, что делать. «Вытащи ее!» – не самая подробная инструкция. Но если бы Воронья Лапа не хотел по-настоящему вызволить Эзабет из сумасшедшего дома, не потратил бы силу на ворона. Безымянным понадобятся все силы без остатка, когда Глубинные короли придут к границе.
– Похоже, я так и так в глубокой заднице, – резюмировал я.
– Завтра я снова попытаюсь вызволить ее, – сказал Дантри.
Он был в полнейшем унынии. Оно понятно. Нас обложили и опережают на каждом шагу. Враги постоянно разгадывают наш следующий ход.
– Результат будет такой же хреновый, как и сегодня, – предсказал я. – Похоже, они очень хотят убрать вашу сестру подальше, чтобы не мешала. Мы уже пытались сыграть на легальности задержания, на статусе вашей сестры. И без толку. Что-то здесь не клеится. Если бы они думали, что Эзабет – предатель, она бы уже болталась на Хеклгейт. Но она ведь не там. Почему?
– Нелегко подвесить голубую кровь, – заметила Ненн.
Она метнула на графа взгляд, где читалось желание то ли прикончить его, то ли трахнуть, а возможно, и то и другое вместе.
– Граф Дигада не согласился бы. Правда, то, что от него осталось, вряд ли кому-то что-то расскажет, – указал я. – Шишки на самом верху очень постарались заткнуть Эзабет рот, но притом оставить ее в живых. Но какого хрена им это надо?
Над столом снова повисла неловкая тишина. Выпивка не очень помогала настроению, но, в общем, если есть возможность выпить, – отчего нет? Я вспомнил, как Эзабет лила свет в меня, выжигая пьянь. Мать честная, я прямо из кожи вон лезу, стараясь угодить женщине, которая для меня давно чужая. И что на меня нашло? Конечно, я давно уже одинок, и вот явился призрак из юности, во мне сразу потеплело, я потянулся и взял приманку. И пусть она полоумная сука, утопающий хватается за любую травину.
Рявкнул мушкет – кружка в моей руке взорвалась тучей обломков. Тут же из другого окна прилетела еще одна пуля. Мы бросились на пол. Клиенты нырнули под столы, сбрасывая кружки и тарелки. Я прикрыл голову руками – хотя разве они остановят свинец? – и застыл, ожидая. Но больше не стреляли. В зале воцарилась гробовая тишина. В окна поплыли облака порохового дыма.
С меня лилась кровь. Осколки кружки исцарапали подбородок и пальцы. Впрочем, мелочи. Подсохнет за день-два. Болезненно хотелось вытащить меч и кинуться наружу, разбираться со стрелками. Но это до крайности глупо. Либо стрелки побросали оружие и кинулись наутек, либо выжидают, пока кто-нибудь выскочит и бросится разбираться. Так что лучше пока не высовываться и держать меч наготове.
В тишине прорезался пронзительный крик. Я на секунду зажмурился, не желая видеть, насколько оно страшно. Мать его, но ведь нужно открыть глаза и смотреть.
Ниже плеча рука Тноты свисала, как набитый камнями носок, – месиво разодранной плоти и дробленой кости. Тнота свалился на пол, вопя, брызжа кровью из прорех в изувеченной руке.
Ненн сработала быстро: зажала артерию, наложила жгут.
– Ему хирурга – и срочно!
Я сидел как пьяный, не в силах запихнуть в голову и переварить увиденное. Меня уже не мучило желание вскочить и драться. Я видел только боль на лице друга. В голове медленно, холодно кликали шестеренки.
– Он не вытянет, – пробормотал я.
– Твою мать, попробуй! – рыкнула Ненн.
– Попробуй, капитан, пожалуйста! – взмолился Тнота, выкатив глаза.
Те болваны, кто не выдержал и выскочил навстречу стрелкам, теперь возвращались, растерянно разводя руками. Мы в «Колоколе» завсегдатаи, здешний народ знал Тноту. Пара мальчишек-проститутов принесла бутылку виски и бинт, начала хлопотать с кошмаром, еще пару минут назад бывшим здоровой рукой.
Мое сердце будто стиснули в кулак. Тнота никогда никому не навредил. Это не его война. Я затянул его в дерьмо и грязь, и вот как оно обернулось. Отчего-то мне казалось, что тащиться в Морок – это совсем не то же самое. Там твари хотят пожрать тебя просто от голода. Здесь пули летели в меня и Дантри, и мы остались живы лишь потому, что убийцы дерьмово целились. Тнота поймал мой взгляд, будто спрашивая, что я могу сделать для него.
– Дантри, ребята, найдите ему хирурга. Толкового, с Коппер-стрит. Если не захотят оперировать без денег, грозите.
Я вынул пистолеты и вложил в трясущиеся руки Дантри.
– Не останавливайтесь ни перед чем! Сделайте это. Ненн, ты со мной.
– Капитан, куда мы?
Я поднялся на ноги, ощущая, как судьба вихрится вокруг меня, будто река.
– Нам только что швырнули фигуры прямо в лицо. Мы больше не играем по чужим правилам.
Глава 22
Мод был старым еще тогда, когда главной заботой Дортмарка были свары племенных вождей. Древняя кладка кое-где еще сохранилась. Из выщербленных серых кирпичин торчали желваки кремня.
Когда я, пылая яростью, вломился в Мод, матрона-хозяйка побелела.
– Ты знаешь, зачем я здесь, – процедил я. – Где женщина?
Похоже, она хотела ссориться, спорить, требовать официальные бумаги. Как будто мало меча в моей руке. В конце концов инстинкт самосохранения победил бюрократическое рвение, и святая сестра приказала типу со связкой ключей открыть камеру Эзабет.
– Я не пойду к этой безумной ведьме! – дрожащим голосом выговорил он.
Чиновники повсюду любят думать, что их форма и положение дают им авторитет и власть, за которыми можно спрятаться, представив, что отгородился от мира. Но это работает лишь в том случае, если другие играют по правилам.
– Вонючий пес, это ты про леди Эзабет Танза? – прорычал я.
А потом то ли из общей взвинченности, то ли из ярости, затуманившей рассудок, я схватил его за шиворот и швырнул за его собственный стол. Бумажки полетели во все стороны. Тип грохнулся об пол и замер. Я подхватил его ключи, и мы с Ненн отправились к Эзабет. Не думаю, что тип вздумал бы не выпустить нас. Матрона промолчала. Дело-то в том, что она всего лишь хотела тихо-мирно заниматься своей богадельней. И в общем-то не делала ничего плохого – если ее не вынуждали, конечно. Но ей не повезло замешаться в дела наемников и князей. Думаю, она мигом спустила бы на нас своих костоломов, но Ненн – чертова кошка с мечом, а сталь выиграет у дубины, даже если бы мы были на последнем издыхании.
Мы шли быстро. На верхних этажах камер содержали либо слегка помешанных, либо тех, у кого богатые родственники. Комнаты, можно сказать, чистые, их обитатели вольны бродить почти всюду – при условии, что не пытаются покинуть Мод. В гостиной старик чудесно играл на виоле, а женщина, вырвавшая пальцами свои волосы, кивала лысиной, сидя у его ног. В коридоре мы увидели детей. Я удивился. Как узнаешь, сошли ли дети с ума? Они же всегда бестолково ведут себя. А может, это дети безумцев? Во всяком случае, на верхних этажах было спокойно и мирно.
