А вот внизу, где содержали по-настоящему опасных, – другое дело. Если сумасшедший вредил людям, с ним поступали по общему закону, невзирая на болезнь. Убийство есть убийство, пусть и случайное, а тяжелое ранение, загноившееся и погубившее – тоже, по сути, убийство. Потому по-настоящему буйных выживало немного. Шумели на нижних этажах в основном те, кто вредил самому себе. Из-за одной закрытой двери непрерывно доносились приглушенные вопли, полные лютой боли, из-за другой – хриплый шепот, непрестанная мольба отдать детей. Туннели отшвыривали звуки назад, к издававшим их, эхо вторило безумным воплям, как отчаянная молитва.
Эзабет держали на уровень ниже самых опасных психов.
Ее комнату освещала единственная тусклая труба под потолком. Я открыл дверь и остолбенел. Мать честная! Как тут воняет! Я провел немало времени в откровенно дерьмовых местах, отдал должное откапыванию и закапыванию нужников – как же без них в армии? – но так гнусно не смердело нигде. Пол мокрый, стены в грязи.
– Идите сюда, быстро, – приказала Эзабет и не думая поворачиваться к нам. – Поднимите меня!
Мягко говоря, неожиданная реакция.
– Настало время вытащить вас отсюда, – сказал я. – Пойдемте. У нас мало времени.
– Не сейчас. Быстро, поднимите меня ближе к потолку!
– Да что за хрень у вас на уме? – спросил я.
Эх, а может, они не так уж и не правы? Черт возьми, а вдруг она действительно свихнулась, и я поставил все на глупую надежду?
– Я лучше вижу, если дверь наружу открыта, – указала Эзабет. – У тебя есть свет?
Она поправила вуаль и обернулась. Ее глаза блестели в сумраке. Я посмотрел на потолок и только тогда понял, чем же заинтересована леди Танза.
Издали оно казалось потеками грязи, но вблизи в рисунке обнаружилась некая структура. Хм, стены и потолок были покрыты грубо намалеванными диаграммами, графиками движения лун, расчетами, выкладками и время от времени несколькими строчками текста.
– Что это?
– В этой камере держали Глека Малдона, – объяснила Эзабет. – Он записывал свои выкладки на стенах. Я поняла бо́льшую часть, но мои глаза не различают того, что на потолке. Можете поднять меня?
– Чем это написано?
– Дерьмом. Большей частью. Наверное, он смешал его с мочой, произведя подобие чернил. Наверное, у него был стул, раз он смог писать на потолке. Но милосердные братья увидели, что Глек мажет потолок экскрементами, и отняли стул. А теперь поднимите меня.
Ну, смрад теперь понятен. Нас окружает заботливо размазанный по стенам и потолку кал.
– Может, вы думаете, что меня сюда запустили по доброй воле? – осведомился я.
Мы уже жили на заемном времени. Пусть закон и на моей стороне, но закон не управляет солдатами – а матрона, несомненно, уже послала за ними.
– Капитан, поднимите меня!
Я заколебался. Меня обуял внезапный страх куда жутче всего, что я испытывал в Мороке. Голубое платье Эзабет было в грязи и смердело, но я не потому судорожно сглотнул, кладя руку на ее талию. Эзабет потупилась и снова попросила поднять ее. Я поднимал ее не в первый раз – но все равно мои плечи пронизала дрожь. Я целиком держал ее – Эзабет Танзу – в руках и посадил на плечо, словно ручную птицу. Ненн скривилась, глядя на нас, и подняла лампу. Из коридора эхо несло вопли умалишенных. Эзабет тщательно изучала вычисления, намалеванные дерьмом на потолке, и проговаривала цифры, запечатлевая их в памяти.
– Капитан, кто-то идет, – предупредила Ненн.
Я тоже услышал шаги.
– Время вышло, – оповестил я.
– Да, опустите меня. Я прочла. Но, знаете, оно кажется бессмысленным.
В ее голосе слышались обида и разочарование.
– Алгоритм обрывается. Я не понимаю. Я была уверена в том, что расчет ведет в другом направлении. Ничего тут не работает. Наверное, я что-то упустила.
– Время смываться, – повторила Ненн. – Капитан, если она не захочет, – бросай безумную суку.
Из коридора доносился топот. Много ног. В сапогах. Я вдруг понял, что недооценил решительность матроны. Она очень быстро собрала костоломов.
Мы вышли из вонючей камеры. Перед нами явились работники Мод. Они были с дубинами и выглядели не очень дружелюбно.
– Сэр, мы не можем позволить вам забрать заключенную, – указал главный – средних лет, с редеющей седой шевелюрой, аккуратной бородкой.
– Я не знал, что вы держите здесь заключенных. Мне казалось, Мод – больница, – заметил я.
Всего девять, все моложе меня. Но настолько, чтобы не уметь обращаться с дубьем.
– У меня приказ самой княгини Эроно. Леди Танза может покинуть Мод только с личного разрешения княгини. У вас нет ее разрешения. Сэр, я отнюдь не хочу вам мешать и навлекать на себя гнев благородных особ, но у меня, право же, нет другого выхода. Моя госпожа, пожалуйста, вернитесь в камеру.
– Мы уходим, – сообщил я. – Ненн, если кто-то встанет на пути, – режь. Это приказ капитана «Черных крыльев». Скоты, убирайтесь отсюда. Я действую по приказу Вороньей Лапы.
Мне не часто доводилось козырять именем своего патрона. Если уж дело дойдет до трибунала, сомневаюсь, что Воронья Лапа явится ко мне на помощь. Но, кроме него, у меня уже нет козырей. Без боя у меня Эзабет не заберут. Ненн оскалилась. Работники занесли дубинки. Я не стал вынимать тесак из ножен. К чему? Ненн – боец, убийца, кровавая хладнокровная сука. Для нее прорубить дорогу через толпу таких болванов – обыденная работа. Для них даже стоять перед ней – смертельный ужас. Дубинки хороши против безумцев и престарелых, закрытых в здешние клетки. Бить безоружных совсем не то, что драться всерьез.
Работники попятились от Ненн.
– Быть может, мы просто терпеливо подождем, пока свяжутся с княгиней? – предложил главный.
Его коллеги оживленно закивали. Ненн зашипела, будто огромная кошка.
– Простите меня, сэр, это нижний уровень? – вдруг спросил мальчик.
Он стоял за работниками у основания лестницы и в тусклом свете фос-трубок казался смутно знакомым. Коротко постриженные волосы, большие, на удивление голубые, глаза.
– Парень, катись, – мимоходом велел главный и снова попытался воззвать к нашему здравому смыслу. – Я уверен, дело просто в бюрократических формальностях…
Он замолк на полуслове, будто ухваченный за горло. Все его тело содрогнулось в конвульсии. Затем так же задрожал и другой работник, словно к его плечам приделали нити и он превратился в огромную марионетку, безжалостно понукаемую кукловодом. Еще один рухнул наземь, раздирая себе лицо.
Нет, это не маленький мальчик. Я понял, отчего он знаком мне. Я встречал его на Двенадцатой станции.
В туннеле хлестнуло черной магией, и пара работников, вереща, свалилась наземь, не в силах держаться на отказавших ногах. Главный и пара ближних к нему, дергаясь, кинулись к нам. Куклы с дубинками, послушные воле отыскавшей нас твари. Ненн отбила неуклюжий удар и располосовала работника, вспорола шею и разрубила ключицу, стряхнула дергающееся тело с кривого клинка, отрубила руку главному и, набираясь уверенности, снесла голову третьему. Его тело упало, дергаясь, все еще пытаясь ударить дубинкой. Я поймал безрукого главаря и швырнул его к оставшимся на ногах. Сквозь тех пронесся второй разряд черной магии, рассекший одного пополам. Этот разряд летел в Эзабет, но, достигнув ее, рассыпался ворохом ярких искр. Она зашаталась от удара. Видимо, она все-таки сохранила толику фоса – но его вряд ли хватит надолго.
