– А что-нибудь покрепче есть? – спросил я.
– От вас пахнет, – укорил он. – Вы уже достаточно выпили сегодня, а у нас еще работа.
– Что за мелочная месть – отказать человеку в выпивке, – буркнул я, глядя на жидкость в кувшинах и отчаянно желая ее.
От них исходил теплый золотой свет, ласково разливался по столу. Отто посмотрел на меня с жалостью.
– Капитан Галхэрроу, я не питаю к вам зла и даже не виню за это, – сказал он и указал на уродство, произведенное мной на его лице: месиво багрово-черных синяков и кровоподтеков, незажившие порезы.
Дантри глядел на меня, открыв рот. Я кривился и молчал.
– Вы следовали приказам, – добавил Отто. – Как подобает хорошему солдату. И послушной ищейке.
– Вы тоже мне не очень нравитесь, – сказал я.
Мы уселись, Дестран принес кофе. Если верить графу, чудесный кофе, богатый ровный вкус, но для меня весь кофе совершенно одинаковый. Он – не выпивка, а значит, все равно что грязь из канавы. Я рассказал о нашем бегстве из Мод, и оно на вкус было еще горше кофе.
– «Малыш» в Валенграде, – простонал Линдрик. – Я никогда и не представлял такого!
– Теперь представляете, – сказал я и потер глаза. – Сегодня умерло много людей. А до заката вдовы заплачут еще о многих. И в сиротских домах прибавится детей.
– Тяжелая, но необходимая плата за то, чтобы правда вышла на свет, – серьезно выговорил Линдрик.
И так безучастно, словно подсчитывал грошовые прибыли и убытки. Я снова окинул взглядом невероятную парочку: низенький толстый Линдрик, переменчивый и совершенно непроницаемый, и его несуразный ученик, сплошь неуклюжие руки и ноги, скверная кожа. Он поежился под моим взглядом, явно ощущая себя неловко в собственной шкуре. Такой подростковый жест. Сейчас юнцам живется не слаще, чем таким, как я.
Дестрану вряд ли больше четырнадцати, а вот возраст Линдрика трудно оценить. Очень странные глаза: слишком яркие и молодые, но одновременно в них светится спокойное знание, мудрость. Даже старость. Вот он сидит, похлебывая кофе, рядом с головорезом, недавно забившим его до полусмерти, – и никакой ненависти. Я никогда не встречал людей, так легко прощающих зло, способных так здраво и трезво оценить выгоды и забывать обиду ради них. Я не ощущал никакого желания отомстить, будто все произошедшее ничуть не коснулось его. Будто ему было искренне наплевать на все, учиненное мной.
– Вы чертовски рискуете, принимая нас, – сказал я, желая выдавить из Отто хоть какие-то эмоции.
Это его спокойное самодовольство невыносимо. Как ему такое удается?
– Может, для вас я и не выгляжу героем, – заметил он. – Но я понимаю, зачем Эзабет нужны ответы и зачем они нужны всем нам. Я свел ее с Глеком Малдоном, еще ничего не зная о ней, – кроме, конечно, ее работ по оптимизации фос-технологии.
Он вздохнул и добавил:
– Если бы не я, вы бы не замешались в неприятную историю с Машиной и ее энергией.
Я глянул на татуировку ворона. Где ты, Безымянный ублюдок, в каких краях шляешься? Ты нужен нам здесь. Тебе показалась важной Эзабет. А я не могу понять почему. Через Морок идут сто тысяч драджей, строя крепости по пути. Глубинные короли идут так, будто они потеряли всякий страх перед нашим оружием, а Воронья Лапа все поставил на одну женщину, прячущую лицо?
– Но Эроно из нашего рода, – удивленно выговорил Дантри. – Я просто не могу поверить, что она захотела навредить нам. Она же наняла капитана Галхэрроу, чтобы помочь моей сестре, помочь нам. Нам следует идти к ней.
Отто очень устало и печально посмотрел на графа. И тогда я понял, что Линдрик – совсем не сельский бухгалтер, смотрящий, разинув рот, на чужой мир князей и пажей. Толстяк жестче старой солонины. Жесткий, как настоящий солдат границы. Человек, способный вытерпеть взбучку и не обидеться, потому что обида ему помешает. Таких я стараюсь прикончить первыми, а уж потом размышлять над их характерами.
– Граф Танза, мне крайне приятно познакомиться с вами, – выговорил Линдрик. – Жаль, что мы не встретились раньше, в более благоприятной обстановке. Я много слышал о вашем выдающемся математическом таланте.
– Господин инженер, я тоже слышал много замечательного о вас, – сказал граф.
Да, спокойная вежливость Линдрика заразительна. Он верно оценил то, как лучше подойти к гордому молодому аристократу. Гребаный умник. Слишком уж головастый.
– Разумеется, я понимаю, что княгиня – ваша родственница, и довольно близкая, но спросите себя, почему она не похлопотала об освобождении вашей сестры, – заметил Отто.
– Неужели она в обиде на мою сестру? – удивился Дантри. – Но за что?
– Мой дорогой граф, вы задаете не те вопросы.
– Суть в том, чего она хочет, – сказал я. – Вот чего хотите вы?
– А чего хочет любой из нас? – спросил Линдрик. – Разумеется, безопасности для городов. Безопасности для моей жены и детей там, на западе. Я хочу, чтобы граница простояла еще тысячу лет или хотя бы до тех пор, пока Глубинные короли не обратятся друг против друга и не уничтожат себя. Чего еще можно хотеть?
– Эзабет считает, что у нее появились данные для работы, – заметил я. – И она хочет получить доступ к ядру Машины.
– Этого не может получить никто, – указал Линдрик. – Нолл постарался запереть его. Там механизм, который не может открыть даже Орден. Набор панелей. Их нужно нажимать в определенном порядке. В каком – неизвестно. Те, кто пробовал угадать, а верней, то, что осталось от них, – похоронены за стенами цитадели. Нолл позаботился о том, чтобы никакой враг не вздумал покопаться в ядре Машины. Сделанное там не для смертных глаз.
– Но ведь Нолл исчез, – заметил я.
Отто кивнул.
– А после его исчезновения – или смерти – или еще чего там с ним стало, люди вроде Глека Малдона начали задавать вопросы и раскопали старые расчеты. Когда секрет хранил сам Нолл, никто не спрашивал. Но теперь его нет, любопытство растет. Малдон захотел знание Нолла. А знание – опаснее всего. Дестран, верно?
– Да, учитель, – подтвердил юнец. – Знание – сила.
– Они заставили умолкнуть Глека Малдона. А теперь пришли за Эзабет, – сказал Отто.
Мне отчаянно захотелось выпить. Кожа покрылась липким потом. Так всегда бывает, когда я слишком долго не заглядываю в бутылку. Я подошел к тележке и налил себе стакан пойла. Оно оказалось донельзя гнусным. Как можно человеку в таком положении пить лютое дерьмо? Правда, для меня оно в самый раз.
– Если б они хотели просто заткнуть ей рот, могли бы не изощряться, – заметил я. – Отправили бы ее под трибунал за измену и раскол. Питер Дитвин был бы свидетелем. В Мод Эзабет оказалась совершенно беззащитной. Дантри дважды пытались убить. А ее – ни разу. Почему?
– Человека можно убить. Но вот идею – нет, – сказал Отто. – Объявив Эзабет безумной, они не только заткнули ей рот, но и обесценили все ее находки. То же самое сделали и с бедным Глеком. Но я подозреваю, что он и в самом деле начал терять себя к тому времени, когда его решили обезвредить.
