– И зачем ты пришел сюда теперь? – с обидой спросил я. – Уже слишком поздно. Ты покинул нас. А мы все время нуждались в твоей помощи. С тобой у нас все могло бы получиться.
– Ха! Галхэрроу, ты так уверен, что все знаешь и понимаешь? Что за высокомерие! Что за дерзость! Потому ты мне и нравишься. Потому тебя избрали – за тупое упрямство и живучесть. Упорство и выносливость – вот что главное. Нолл предложил Сильпура. Он вдвое умнее тебя. Но ему не хватило бы твоего упорства, чтобы докончить работу.
– Я не докончил никакой работы, – сказал я, но ворон уже не слушал, потеряв ко мне интерес.
Он склонил голову набок, прислушиваясь. Эзабет принялась за мою руку: срезала полоски с платья, обернула вокруг предплечья. Рана не прекратила кровоточить и болела так, как только может болеть рука, из которой вылезла здоровенная тварюга. Воронья Лапа, похоже, потерял к нам всякий интерес. Зачем он тут? Явился поглазеть на наш итог? Любопытно, можно ли свернуть проклятой птице шею, чтоб позлить полоумного старика?
– Нам убегать? – спросила Эзабет.
Я улыбнулся со всей нежностью, на какую был способен, и взял ее окровавленные руки в свои. Она прочла все на моем лице. Убегать некуда и незачем. Нет такого места, где можно было бы и стоило бы прятаться. Драджи разнесут свою чуму по Дортмарку, а затем в страны за морем.
– Господин, почему ты не сражался с ними? – спросил я.
Воронья Лапа помолчал несколько секунд, затем повернулся ко мне.
– Галхэрроу, что происходит, когда сражаются два колдуна? – спросил он.
– Кто-то из них погибает, – ответил я.
– Неверно! Неверно совсем! Вспомни высокомерного дурака Холода. Он был заносчивый, как и ты. Потребовались усилия четырех Глубинных королей, чтобы сломать его. Защищаться легко, нападать гораздо труднее. Потребуется четверо Безымянных, чтобы уничтожить сущность одного Глубинного короля. Как ты думаешь, они покорно лягут перед нами и попросят превратить их в ничто? Как ты думаешь, отчего мы строим такое изощренное оружие против них?
И что скажешь на такое? Выходит, мы были обречены на поражение с самого начала. Птица возилась в миске, превратив ее иссохшее содержимое в пыль.
– И ты не можешь запустить Машину? – спросил я.
– Она – работа Нолла, а не моя, – раздраженно ответил Воронья Лапа. – Ты знаешь, что по-настоящему поразительно во всем этом? А то, что хоть кто-то поверил, будто спиннеры и «таланты» смогут произвести достаточно энергии для Машины. В катушках у нас над головой столько фоса, что можно было бы освещать весь Валенград тысячу лет. Но чтобы активировать Машину самого Нолла, притом светом, который тащат из воздуха мужчины и женщины? Если выговорить такое вслух, самому смешно.
– Что же тогда такое Машина? – спросила Эзабет. – Что ее питает?
– Подумай! – каркнул Безымянный, перевалился с лапы на лапу. – Чтобы работало такое оружие, мало вороха катушек с запасенным фосом. Нужно что-нибудь гораздо большее. Давай, спиннер, шевели мозгами. Скажи мне, что может дать энергию?
– Ничего не может, – брякнул я и понял, что ошибся.
Ворон такой самодовольный, с таким удовольствием объясняет, подталкивает нас к ответу.
– Смерть одного из вас, – ответила Эзабет. – Уничтожение Безымянного. Кратер Холода. Когда его убили, от взрыва образовалась дыра в милю диаметром… Постойте, так вы хотите пожертвовать жизнью, чтобы дать энергию Машине?
Аватар Безымянного взорвался хохотом. Птица так хохотала, что опрокинулась на спину, молотя перепачканными кровью крыльями, дрыгая лапами. Мерзкий издевательский смех – внезапно оборвавшийся, когда сверху докатился грохот сильнее прежнего. Нас обдал дождь из пыли, присыпавший ворона.
– Это внешняя стена цитадели, – деловито сообщил он. – Попытайтесь не лезть под руку, если хотите выжить.
Пол сотрясся опять. Зал наполнился чудовищной вонью, шедшей клубами, будто пар от кипящего котла, намного гнуснее смрада, вырвавшегося из глаза Эроно, гораздо тошнотворнее, чем в моем кошмаре. Эта вонь чего-то лишенного жизни, радости, сострадания, это отравленный дух эгоизма, летаргии, жадности, превратившейся в инстинкт, несказанное зло, вытекшее в мир.
У меня пошла носом кровь. Голова сейчас будто взорвется. Эзабет задрожала. Близость Глубинного короля – чудовищная тяжесть и боль. Люди не созданы для того, чтобы смотреть в лицо богам.
Шавада ступил в зал.
Он был не в человеческом обличье, не живое творение, но тьма. Трудно увидеть, что он такое, уместить в человеческие ощущения и слова. Во тьме – сгущение в форме человекоподобной фигуры футов десяти ростом, широкой, как бык. Два глаза в кулак величиной, бездонные провалы в черноту, обшаривали зал. Хотя никакое людское оружие не могло повредить Глубинному королю, сгущенную тьму облекали древние стальные доспехи, сплошь покрытые тончайшей причудливой гравировкой. Кто мог ранить Шаваду? Разве что демон или бог, или такой же по силе колдун. Но чем бы ни был Шавада, его близость обрушилась на меня, будто конь на полном скаку.
Я упал на колени, Эзабет тоже, в невольном жесте покорности. Глубинный король раззявил темный провал. Раздавшийся голос пронизывал могильным холодным ужасом до костей. Такие звуки издают чудовищные твари из океанских глубин, ненавидящие свет и мир.
Лязгнули доспехи, прикрывающие пустоту. Шавада вошел.
– Столько лет мы страшились всего лишь этого? – произнес он.
Я слыхал легенды о нем – и не верил им. Сейчас я бы тоже отверг их, но лишь потому, что они не передавали и малой доли невообразимого ужаса.
Чудовище посмотрело поверх нас, скорчившихся на полу. Оно попросту не замечало нашего присутствия, ничтожного, не стоящего ни малейшего внимания. С чего бы ему глядеть на нас? Для него мы как вши. Он только что разодрал полмили стены, убил многие сотни, взмахнув рукой. А может, поставить на последний шанс? Ткнуть мечом во тьму, надеясь отыскать мистическое слабое место? Конечно, вряд ли оно убьет Шаваду. Он не падет и от тысячи мечей. Но стоит хоть бы плюнуть ему в морду напоследок. Я всегда мечтал умереть, сражаясь.
Приспешники верят, что Глубинные короли – боги. Глядя на монстра передо мной, я и сам мог поверить в это. Как же мы надеялись противостоять ему? От мерзкого смрада мой желудок сворачивался в ком. Я едва мог дышать.
Взгляд Шавады скользнул по ворону, прыгающему по стенам, полу, бочке в углу.
– Как это возможно? – выговорил он. – Здесь же ничего нет.
Он посмотрел на пьедестал и подошел – а скорее, подплыл – к нему, протянул руку, осторожно поднял кусочек иссохшего праха. Мертвенно-белый, словно личинка, язык выскользнул изо рта, коснулся черной пыли. Темные провалы-глаза стали шире.
– Песнобег?
В чудовищном голосе послышалась нотка удивления.
– Вот что они сделали с тобой.
У двери негромко хлопнуло. Там появился призрак – бескровный, но воплощенный в теле. Отто Линдрик. Раны исчезли, он помолодел, хотя остался по-прежнему пухлым и низкорослым – и, похоже, совершенно не боялся твари, заполонившей зал.
