Компания согрелась. Спели несколько песен, потом пустились в пляс. От танцев Ларсен уклонился. Не хотел смущать деревню своим мастерством. Анна, напротив, танцевала охотно и очень красиво. Наверное, занималась где-то.
Ларсен решил уйти, не прощаясь. Ему не нравилось, когда его не любят. Пока искал пальто, ввалился не в ту дверь, напугал дочку мэра. Чудесное создание. Снежная королева в юности. Не просто светловолосая, а будто источающая свет. В комнате торшер, часы в углу, кресло и диванчик – капитану до мути захотелось такой же дом, с такой же комнатой и такой же дочкой. Девочка сидела спиной, стригла ножницами икебану. Слишком занята, чтобы обернуться.
– Папа? – спросила она.
– Насколько мне известно, ещё нет, – ответил Том.
Тут она вскочила, обернулась быстро, как положено при испуге. Ангелок. При ней кто угодно почувствует себя птеродактилем.
– Простите, нас не представили. Хуго Пруст. Штаб-сержант. Начальник полиции.
– Кира. Вы что-то хотели?
– Я домой хотел. Но заблудился. Ищу гардероб.
– Пойдёмте, покажу.
Кира шла впереди. Качала бёдрами, как взрослая. Сказочная принцесса, дочь дракона. Вот она стоит уже, пропуская его на улицу.
– Не заблудитесь?
От малейшего проявления заботы мужчины тают. Если это дочь, интересно, как выглядит жена мэра. Том стукнул себя по лбу. Вспомнил, что страшно любит Хельгу.
Анна занялась промышленным шпионажем. Это тяжелая работа и вредная для фигуры. Например, Анна спросила пастора, какой сычужный фермент тот использует. Правильней было спросить, что это вообще такое, сычужный фермент. Но не хотелось выглядеть дурой. Поэтому спросила – какой.
Пастор ответил, это тонкий вопрос. Если Анна согласится зайти, выпить чашечку кофе, пастор непременно расскажет. Зашла на кофе. Жена пастора как раз накрывала стол. Позвонил мэр, пастор сказал, что Анна в гостях, обсуждаем сычужный фермент. Точней, собираемся обсуждать, готовимся пока, греем суп. Будем рады, если господин мэр присоединится. Потом присоединился банкир. Потом директор школы.
Единственное, что узнала Анна о сыроварении острова Муху, тут любой вопрос перерастает в трапезу, потом в танцы. Единственное пока достижение – мэр разрешил ей продавать сыр на ярмарке.
Это было весело. Анна надела три слоя одежды и чувствовала себя пышной селянкой. Ей вдруг понравились грубые шутки. В соответствии с новым образом, она даже хохотать стала иначе – громче, счастливей, запрокидывая голову.
Когда вдруг на ярмарке появился Роберт, Анна растерялась. Он совсем не из этой жизни, пришелец в дорогом пальто. Она-то теперь от сохи, за ней силы природы, а он – городской дрыщ. Будет знать, что на нём свет клином не сошёлся. Роберт, конечно, уговаривал вернуться. Многозначительно обещал перемены. Анне хотелось ехать с ним. И хотелось остаться тут. Под утро решила ни от чего не отказываться, а просто совмещать. Заснула совершенно счастливой.
Паша
Снова звонили продюсеры. Тамара Ивановна хочет девочку. Говорит, дети в кино – символ чистоты и источник юмора. Паша схватился за голову.
– Зачем девочка! Куда я её дену!
– Тамара Ивановна обещала племяннице карьеру актрисы, – говорят продюсеры. – Отказать нельзя.
– Но в детях ничего смешного нет. Особенно в чужих.
– Старик, так надо.
– А можно я поговорю с Тамарой Ивановной?
– Вы разругаетесь, мы останемся без проекта.
– А сырный завод?
– Сырный завод тоже хочет, но потом. Мы и так бьёмся. Знаешь, как трудно с ней спорить?
Продюсеры прислали фото Тамары Ивановны. Паша согласился. Губернаторша похожа на бетонный куб, не сразу поймёшь, куда тут говорить аргументы.
Иногда Паша ненавидит женщин. И с ними невыносимо, но и без них невозможно. От них никакой помощи и бесконечность непонимания. Сначала мама, потом жена. Обе врывались, шумели, требовали принести им пользу. Сходить в магазин или пропылесосить что угодно. Им плевать, есть там пыль на самом деле. Просто иди и пылесось, идиот ленивый. Хорошим выходом было бы бросать в женщин пачки денег. Но у Паши никогда не было пачек. Всё как-то россыпью, в мелких купюрах.
Селиванов завидовал крупным писателям. У Стивена Кинга, например, есть чердак. Он запирается, включает тяжёлый рок и не слышит женских закидонов.
Другой писатель, вроде бы Смит, устроил себе в саду сарай с окнами-бойницами. И стрелял горохом во всё, кроме подноса с обедом. У Паши никогда не было ни сада, ни подноса.
Борис Акунин исторические романы писал во Франции, детективы в Англии, а документалистику в Испании. Очень удобно. Говоришь жене, что едешь писать детектив. Она привычно собирает швабру, тряпки, пылесос, молоток, картины, которые Акунину надо срочно развесить в Англии. Приезжает мешать работать, врывается, а там никого. Он уже во Франции. Или в Испании. Не угадаешь. Пока найдёшь, полромана написать успевает, гад.
Диккенс имитировал шизофрению. Говорил, что персонажи книг видны отчётливей семьи и везде за ним ходят. Как-то за обедом он потребовал выйти вон, обращаясь к пустому стулу. Сказал, тут сидит девочка и плохо себя ведёт. Конечно, к такому человеку страшно врываться с тряпкой или требовать путешествий.
Женщине не объяснить, зачем ты сидишь перед экраном, если из системного блока не высыпается мгновенная польза. Сначала Паша разъехался с мамой. Потом от него самого ушла жена. Теперь он снимает однушку в спальном районе. Пиши сколько влезет. Вот только вдруг перестало писаться. Воображение уснуло. Слова растерялись, предложения не складываются. И ещё, заказы кончились.
Полгода Паша таращился в пустой монитор. Текст не шёл. А потом появилась Анна. Паша придержал для неё дверь в подъезде, потом поднимался за ней по лестнице. Три этажа старался не смотреть на попу, оказавшуюся перед ним волею судеб. Они улыбнулись друг другу, обнаружив, что живут на одной площадке. И всё. В тот же вечер Селиванов накатал тридцать страниц. Немота отпустила.
Потом эти её пробежки в трусах. Будем называть вещи своими именами, это трусы. А в вечер, когда соседка зашла за солью, родилась удачная сцена встречи принцессы и великана. Её вставили без купюр в известный мультфильм. Предыстория такая: принцессу похитили вымогатели, великан ограбил вымогателей, принёс домой мешок, нашёл в нём девушку. Вытряхнул из мешка на пол.
…Принцесса поправила причёску и топнула ножкой.
– Вы совершенно не умеете похищать. Мне, вашей правительнице, за вас стыдно.
Великан сел на пол, уставился. Девочка погрозила пальцем.
– Вот вы меня в мешок засунули. А должны были нести на плече в открытом виде, чтобы у птиц и зверей от жалости разрывались сердца. И ещё, надо было связать меня и вставить кляп. Но не туго, а так, чтобы я могла грустно стонать. Вы что, не читали сказок?
