Два месяца в городе показались Анне двадцатью годами. На острове была жизнь, предощущение полёта. В столице же – только женатый Роберт. Теперь ещё и обнаглевший, потому что был прав.
Анна пробовала сменить работу. Ну как пробовала, позвонила «в пару мест». Везде одно и то же. Место среднего менеджера и флирт с начальником в перспективе. Роберт хоть в постель не тянет, из чего возникает иллюзия уважения к Анне как личности.
Она хотела назад, на остров. Анна вообразила, как хорошо должно быть сейчас на Муху. Солнце, море, зелень. Даже если реальность вдвое хуже, чем в её мечтах, всё равно лучше, чем в городе. И когда вдруг позвонил сосед по даче, не просто было скрыть радость.
– Здравствуйте, Хуго. Рада вас слышать.
– Здравствуйте, Анна. Как ваши дела?
Кажется, он тоже был рад собственной смелости. Чувствует вину, деревенщина. После церемониальной болтовни о пустяках (как принято у нас на Муху) перешли к сути.
– Анна. Я был не прав. А вы были правы. Нам нужна ваша помощь. Не то чтобы я не справляюсь, но в две головы дело пошло бы вдесятеро быстрее.
Анна обещала подумать только потому, что приличная женщина не соглашается сразу даже на бриллиантовое платье. Зато она сразу меняет жизнь так, будто уже его надела. Анна ворвалась в кабинет к Роберту. Силы переполняли её. Анна не могла сидеть от возбуждения.
– Роберт. Я возвращаюсь на Муху. Открываю сыроварню. Нужны будут деньги.
Такой злой рожи у Роберта никогда ещё не бывало.
– Нет.
– Как нет? Ты обещал!
– Передумал. И слышать не хочу всю эту твою чушь. Ты же маешься дурью на мои деньги. Иди работай, может, мозги на место встанут.
Анна вспыхнула, выскочила вон. Через минуту вернулась с заявлением об уходе. Роберт спокойно подписал. Очень обидно и очень теперь страшно. А с другой стороны, такая лёгкость – лети куда хочешь. Кроме как на Муху лететь было некуда.
…Увидев в окно идущую Анну, Том не выдержал, побежал навстречу. То есть мысленно побежал, на деле неспешно пошёл, ибо не пристало начальнику сырного цеха бегать. Том помог нести сумку. Сказал, что очень рад. Анна в ответ странно хмыкнула.
– Послушайте, у меня изменились обстоятельства. Мы с женихом поссорились, денег не будет. Вы согласны взять меня на работу по любви, а не по расчёту?
Анна искусственно рассмеялась. Том улыбнулся, показывая, что тоже отличает шутку от серьёзного разговора. Что именно было шуткой – про деньги или про любовь – он не понял.
– Но я могу быть полезна. У меня много связей. И я приношу удачу. Или всё равно уволена?
Анна заглянула в глаза Тому.
– Вечером соберёмся, подумаем, что делать.
Удивительно. Нищая Анна была Ларсену намного интересней, чем богатая.
Кира тоже обрадовалась. На минутку она оттащила Тома в сторону.
– Вы что, её себе решили забрать?
– Ну что ты. Мы только работаем вместе. Кто я такой против твоего отца?
Кира посмотрела пристально, но смолчала.
Второе, расширенное собрание руководства сыроварни прошло в полицейском участке. Акционеры предвидели вопросы к местному населению в лице капрала.
– Ну, как ваш сыр? – спросил Сакс.
Том услышал в вопросе только участие и никакой иронии.
– Спасибо, хорошо.
– Уверен, у вас получается отлично. Когда сможем попробовать?
Том кратко описал свойства получаемых им сыров. Анна не дослушала, пошла заваривать кофе.
– Расскажите, как вы добиваетесь всех этих результатов? – спросил капрал.
Том рассказал. Технологических ошибок Михкель не заметил. Посидели, помолчали. Поглядели в открытое окно. Шумели листья. Зимой этого звука не было. Попугай грыз семечки. Он не знал гордыни, а значит, и уныние ему было чуждо. Вдруг хмыкнув, капрал заговорил.
На севере острова есть лес. В его центре метеоритный кратер, туда туристов водят. Дальше кратера люди не ходят. За этим лесом, у самого моря есть хутор. Там живёт один латыш. Его зовут Оярс Вимба. Он старый и очень злой. Он из рода сыроделов. В шведских хрониках восемнадцатого века есть упоминания о некоем Иманте Вимбе, живущем на острове в Холодном море. Пишут, эта страна варварская, но сыр у Вимбы прекрасен. Покупатели приезжали из Англии и даже Франции. Потом было несколько войн, сыроделов поубивали и вообще как-то стало не до деликатесов.
Все думали, рецепт утрачен. Но однажды Оярс Вимба пришёл на ярмарку и потребовал самое лучшее место. Он говорил, по суммарной заслуге его предков он не должен стоять на задворках. Но все ларьки и палатки были уже расписаны. И никто не уступал. Островитяне бывают вредными. Оярс разругался с мэром, обозвал всех на старинном языке ливов и ушёл. Мешок с сыром бросил на дорогу. Кто-то не удержался, попробовал, чего он там наварил. Интересно же. На словах сказали – так себе. Скорей всего это значило, что сыр бесподобен.
Потом мэр ходил мириться с Оярсом Вимбой. Тот прострелил мэру шапку.
– Ух ты! Попытка убийства на почве сыроделия! Какой темперамент. Оярса посадили?
– Мэр сказал, не будем портить статистику правонарушений. Старик стрелял в шапку. Если бы в мэра, у нас был бы уже какой-нибудь другой мэр.
– Хорошо стреляет?
– Почему-то да.
Михкель хотел произнести другое слово, но посмотрел на Анну и сказал это. Анна сидела молча, слушала мужчин. Прилежная, внимательная. Том снова чувствовал себя героем. Возможно, для успеха капитану нужны были не деньги, а готовность убивать во имя прекрасной дамы.
– Так он варит сыр или нет?
– В продажах не замечен.
– Может, к нему покупатели напрямую ездят?
– Кто-нибудь бы увидел. Через час весь остров знал бы, что хрыч взялся за старое.
– То есть, рецепт есть, но не активен.
– Народ говорит, мэр пытался украсть у Оярса рецепт. А ружьём показал, насколько дорого ему дело предков. Бруно Сепп не дал делу хода, значит, что-то такое было. Если бы мне прострелили фуражку, я бы обиделся.
– Ты предлагаешь украсть у Оярса Вимбы рецепт?
– Ни в коем случае! – воскликнул капрал. По жару отрицания было ясно, именно это он и предлагает.
– Фу, Михкель. От тебя я такого не ожидал. Запомни, честь полиции – это основа государства. Сегодня я ограблю старика, завтра варвары захватят столицу.
– Мне не жалко столицу.
– Хорошо. Тогда скажем так: если я ограблю Оярса, черепаха Кильпиконна утонет.
От этих слов Михкель вскочил, подбежал к солонке и бросил щепоть через плечо и дунул в кулак.
– Михкель, ты что, веришь в черепаху?
